ЕДИНСТВЕННАЯ ТАЙНА ШВАМБРАНИИ

Степка Атлантида прислал мне еще в Квасниковку записку. "Здорово, Леха! было написано в ней.
– Первого приходи в гимназию. Будет открыта Един, Т. Ш. Ох, и лафа будет! С. Гавря", Я долго расшифровывал это "Един. Т.Ш.", и вдруг меня осенило. Един. Т.Ш.! Ясно: Единственная Тайна Швамбрании - вот что это значило. Кто-то разоблачил тайну ракушечного грота, выпустил королеву и нашел записку... Степке теперь было известно про Швамбранию, и он собирался ее открыть для всех. Мы с Оськой были потрясены. Грубая действительность бесцеремонно вторгалась в наш уютный мир. Но дома мы нашли печати на дверцах грота нетронутыми. Внутри, в сумраке и паутине, отбывала срок королева - хранительница тайны. Откуда же Степка узнал о Швамбрании? Я решил поговорить с ним начистоту. Степка был сам не чужд фантазии и заработал свое прозвище постоянной мечтой об Атлантиде. Я подумал, что Швамбрания и Атлантида могли бы стать союзными государствами. Степка встретил меня с ликованием. За лето он вырос и поважнел. - Ходишь?
– спросил Степка. - Хожу, - отвечал я. - Существуешь?
– спросил Степка. - Существую, - отвечал я и нерешительно спросил: - А откуда ты про... Е. Т. Ш. узнал? - Подумаешь, откуда!
– хмыкнул Степка.
– Все ребята уже знают... - Раззвонил!
– с тоской сказал я.
– Эх, ты, а еще друг, товарищ... Мне ведь Швамбрания лучше жизни нужна. И, оправдываясь, я рассказал Степке всю правду о стране вулканического происхождения, Я звал атлантов стать союзниками швамбран. Степка слушал с интересом. Потом вздохнул и погасил разгоревшиеся было глаза. - Я про Атлантиду больше не мечтаю, - сказал Степка твердо.
– На что она мне нужна теперь, Атлантида! Мне нынче и без нее некогда! Революция. Это при царском режиме всякие тайны были... А теперь и без секретов дела хватает. А Швамбранию - вы это толково выдумали, - признал Степка. Только Е. Т. Ш.
– это из другой губернии вовсе. Это вместо гимназии будет Е. Т. Ш.
– единая трудовая школа, значит!

ТОЧКА, И ША!

Первого числа над гимназией взвился красный флаг. Мы собрались на дворе. Бодрый август сиял и звенел. Заведующий, Никита Павлович Камышов, вышел на крыльцо. - Здравствуйте, голуби!
– сказал Никита Павлович.
– С обновкой вас. Вы теперь уже не гимназисты сизые, а ученики советской единой трудовой школы. Поздравляю вас. - Спасибо!
– ответили мы.
– И вас также! - А так как, - сказал Никита Павлович, - меня Совет назначил комиссаром народного здравоохранения, то с вами сейчас будет говорить новый, временный заведующий, он же военный комиссар, товарищ Чубарьков. Прошу любить и жаловать. Чубарькова встретили без аплодисментов. Чубарьков сказал: - Товарищи! Вы образованные, а я был, между прочим, темным грузчиком. Вас книжка учила, а меня - несчастная жизнь. И вот я хочу прояснить о школе, о том, что есть такая единая и трудовая. Первым делом - почему школа, товарищи? Потому что это есть школа, а не что-либо подобное. Школа для всеобщего народного образования. Точка. Отчего трудовая? Потому что она для всех трудящихся и обучает всяким трудам, умственным и физическим. Точка. А единая оттого, что не будет теперь всяких гимназий и прогимназий да институтов благородных дамочек. Все ребята равные теперь и по-одинаковому будут науку превосходить. А чтоб с этого была польза революции, именем революционного порядка прошу быть поаккуратнее, занятия соблюдать, и все будет у нас хорошо, как говорится: точка, и ша! - А раньше-то?
– закричали Биндюг и два-три старшеклассника.
– Долой комиссара! Даешь Никиту Павловича! - Именем революционного порядка, - сказал Чубарьков, - пожалуйста, прошу быть посознательней. Никита Павлович назначен Советом на должность. И точка. Это раньше здравия желали только их благородию, а теперь всему народу здравие будет. Должность серьезная. Тем более, от тифа сейчас нам большая угроза. И ша! В школьный совет назначили товарища Чубарькова, учителя Александра Карлыча Бертелева, члена городского совдепа Форсунова, Степку Атлантиду и еще двух старшеклассников. Кое-кто из гимназистов тихонько свистел. Потом Чубарьков объявил, что ввиду полного равноправия женского элемента мы будем теперь учиться вместе с девчонками. Точка, и ша!

ДЕЛИКАТНАЯ МИССИЯ

При слиянии мужской и женской гимназий классы так разбухли, что никак не уместились бы в прежних помещениях. Пришлось раздвоить классы на основные и параллельные, на "А" и "Б". Мы организовали специальную комиссию для выбора девочек в наш класс. Председателем выбрали меня, помощником Степку. Полчаса мы оправлялись перед зеркалом в раздевалке. Все складки гимнастерки были убраны назад и заправлены за пояс. Кушаки нам затянул первый силач класса Биндюг. Груди выпирали колесом. Но дышать было почти невозможно. Мы терпели. Потом Степка попросил кого-нибудь плюнуть ему на макушку. Желающих плюнуть оказалось очень много. Но Степка позволил плюнуть только мне. - Плювай пожидче, - сказал он, - только, чур, не харкать. Я добросовестно плюнул. Степка пригладил вихры. - Ох, вид у вас боевой!
– сказал Биндюг, заботливо оглядывая нас.
– Фасон шик-маре!.. Они в вас там повлюбляются по гроб жизни. Вы только покрасивше выбирайте. Захватив с собой в качестве почетного эскорта-караула еще пятерых, мы отправились в женскую гимназию. У девочек шли уроки. Тишины и мира был полон коридор. Из-за дверей классов ползли приглушенные реки и озера, тычинки и пестики, склонения и спряжения... В углу громоздились друг на друге старые парты, а рядом стояло новенькое пианино, кон-фискованное у какого-то буржуя. - Захватим музыку, - предложил Степка.

В четвертом классе урок, как мы заранее узнали, был "пустой", так как не пришла учительница Русского языка. Чтоб занять время, классная дама велела девочкам читать вслух, а сама, сидя на кафедре, вышивала платочек. Пухлая гимназистка с выражением читала: Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?.. - Это мы, - раздался голос из коридора. Двери класса распахнулись настежь, и в класс, победоносно грохоча, въехала невиданная процессия. Она превзошла все швамбранские вымыслы. Впереди, как танки, ползли гуськом две парты. В отверстия для чернильниц были вставлены флаги. На партах прибыли мы со Степкой, а за нами в класс величественно въехало пианино. Пять человек катили его, подталкивая сзади. Ролики пианино верещали по-поросячьи. На пюпитре стоял список учеников нашего класса "А". На подсвечниках висели наши фуражки, а левая педаль была обута в лапоть, подобранный во дворе... - Вот и приехали!
– сказал Степка.
– У вас ведь урок пустой? Девочки растерянно молчали. - Что это такое?!
– истерически взвизгнула классная дама. Она так закричала, что в гулком пианино заныла и долго не могла успокоиться какая-то отзывчивая струна. - Это мирная депутация, - сказал я и стоя сыграл на пианино вальс "На сопках Маньчжурии". Дама хлопнула дверью. Девочки немного успокоились. - Уважаемые равноправные девочки!
– начал я.
– Равноправные девочки! повторил я и затем еще более горячо: - Я хочу вам сказать, что я хочу рассказать... Девочки улыбались окончательно. Я осмелел и бойко объяснил девочкам, что мы теперь будем учиться вместе и будем как подруги и товарищи, как братья и сестры, как Минин и Пожарский, как "Кавказ и Меркурий", как Шапошников и Вальцев, как Глезер и Петцольд, как Римский и Корсаков... - А как сидеть?
– спросила высокая и строгая девочка.
– Мальчишки отдельно или на одной парте с девочками? Если на одной, я не согласна. - Мальчишки будут за косы дергать, - сказала басом толстая гимназистка, или целоваться начнут. Наша депутация изобразила бурное возмущение. Я с негодованием сыграл "Бурю на Волге", а Степка даже плюнул и сказал: - Тьфу! Целоваться... Лучше уж жабу в рот. - А в "гляделки" можно играть?
– спросили хором самые маленькие ученицы с огромными бантами на макушках. - "Гляделки"?
– задумался я.
– Как по-твоему, Степка? - "Гляделки", я думаю, можно, - снисходительно сказал Степка. Когда ряд других немаловажных деталей был выяснен и церемония окончена, мы принялись довольно бесцеремонно вербовать себе одноклассниц. Девочки спешно прихорашивались. Первой я записал Таю Опилову, обладательницу толстой золотой косы. - Я сегодня не в лице, - сказала в нос Тая Опилова, - у бедя дасборг (у меня насморк)... Записывая девочек, мы тут же в своем списке пометили: около фамилий строгой девочки - Бамбука, около двух маленьких - Шпингалеты, рядом с толстой - Мадам Халупа. Затем были еще Соня-Персоня, Фря, Оглобля, Букса, Люля-Пилюля, Нимур-мура, Шлипса и Клякса. А девочки, которых мы не выбрали, называли нас дураками. - Ну, - сказал Степка, когда мы вышли, - теперь Б классе придется без выражений, пока не привыкнут. Во дворе встретилась депутация нашего класса "Б". Произошло крупное объяснение по поводу того, что мы опередили их. Нам слегка испортили наш вид и настроение.

"СОБАЧЬЯ ПОЛЬКА"

В амбарном городке вымирают голуби. Ветер шуршит в пустых амбарах страшным словом "разруха". - Свистит разруха сквозь оба уха, - говорит наш сторож Мокеич, горестно наблюдая за тем, что творится в школе. А в школе происходят такие громкие дела, что лошади на улице пугливо косят глаза на нас или шарахаются на другую сторону улицы. Целый день гремит в школе "собачья полька": одним пальцем - до! ре! ре!.. до! ре! ре!.. си! ре! ре! Пианино волокут по коридору. Его возят из класса в класс на свободные уроки.

Класс обращается в. танцульку. Ученики открыто уходят с уроков. "Карапетик бедный, отчего ты бледный?.. Оттого я бледный, потому что бедный..." Учитель после звонка ловит в коридоре учеников и умоляет их идти на урок. - Вы же хорошо учились, - с отчаянием говорит добрый математик Александр Карлыч, поймав меня за рукав.
– Идемте, я вам объясню преинтересную штуку относительно тригонометрических функций угла. Прямо удивитесь, до чего интересно. Чистая беллетристика. Из вежливости я иду. Мы входим в пустой класс. До, ре, ре!.. До, ре, ре! слышится из соседнего. Александр Карлыч садится за кафедру. Я занимаю переднюю парту. Все чин чином, только учеников нет. Класс - это я. - Пожалуйте к доске, - вызывает меня математик. Рядом с доской я вижу расписание уроков на завтра. Ого! Завтра трудный день! Пять уроков. Первый урок - пение, второй - рисование, третий - чай, четвертый - ручной труд, пятый - вольные движения. - Ну-с, начнем, - -обращается Александр Карлыч к пустому классу.
– Дан угол альфа... До! ре! ре!.. До! ре! ре!.. Си! ре! ре!..

"ВНУЧКИ" БЕСФОРМЕННЫЕ

Мы выросли и торчали из своих гимназических шинелей, как деревья сквозь палисад. Пуговицы на груди под напором мужества отступали к самому краю борта. Хлястик, покинув талию, стягивал лопатки. Но мы стойко донашивали старую форму. На блеклых фуражках синела бабочкой тень удаленного герба. Однажды товарищ Чубарьков привел в класс семерых новичков. Одеты они были пестро, не в форме, и держались кучкой за кожаной спиной Чубарькова. Но пояса у всех были одинаковы. На пряжках были буквы "В. Н. У.". Комиссар сказал классу: - Прошу потише. Затем здравствуйте. Точка. Следующий вопрос. Ввиду того что теперь школа единая, все должны учиться заодно - сообща. Будьте знакомы. Это вот из Высшего начального училища. Подружайтесь. - Долой внучков!
– закричали сзади.
– Не будем учиться с внучками! Мы средние, а они начальные! Чубарьков обернулся в дверях. - Кто вместе со всеми не желает, - сказал он, - тот может, пожалуйста, получить метрики самостоятельно! И ша!
– сказал комиссар и ушел. "Внучки" остались робеть у кафедры. - Здравствуйте, буржуазия, - сказал смуглый "внучок" Костя Руденко, по уличному прозвищу Жук, знакомый нам по старым дракам на улице. Здравствуйте, ребята и девочки, - вежливо сказал Костя Жук. - А по по не по?
– серьезно спросил Биндюг. ( - А по портрету не получишь?
– перевели наши сзади.) - А ра-то вы ме би?
– спокойно сказал Костя Жук. ( - А раньше-то вы меня били?
– растолковали нам "внучки".) В классе уже начали отстегивать с рук часы, чтобы не повредить их в драке. Девочки принимали часы на Хранение. - Эх ты, внучок бесформенный!
– сказал Биндюг, грозно подойдя к Косте Руденко.
– Тоже туда же... Из начального в гимназию вперся! Да у вас даже пуговицы не серебряные, никакой формы... А тоже лезут... - Вы - среднее учебное заведение, а мы - высшее, хоть и начальное, хитрил Костя Жук.
– Мы больше вашего учили... Вот скажи, где бывает полусумма оснований? Биндюг сроду не встречал "полусуммы оснований". - Чихал я на твои полусуммы оснований!
– свирепел он.
– Вот приложу тебе сейчас печать на удостоверение личности, так будешь знать... Но он был смущен. Я видел, что многие из наших ребят торопливо рылись в учебниках, Я знал, "где бывает полусумма", и поднял руку, чтобы спасти честь класса. Степка Атлантида крепко ударил мою ладонь и сбил ее вниз. - Без тебя обойдутся, - тихо сказал Степка.
– Так ему и надо, Биндюгу! Молодчага этот внучок. Уел наших... Присаживайся, ребята, на свободные вакансии, - громко сказал он "внучкам". "Внучки" несмело рассаживались. Отчужденное молчание класса встретило их. Костя Жук подсел к Шпингалеткам (так прозвали у нас двух неразлучных маленьких учениц). - Неподходящее знакомство!
– сказали хором обе Шпингалетки. Они тряхнули бантами и напыщенно отодвинулись.

МАТЧ В "ГЛЯДЕЛКИ"

Девочки ввели в класс много новшеств. Главным из них были "гляделки". В эту увлекательную игру играл поголовно весь класс. Состояла она в том, что какая-нибудь пара начинала пристально глядеть друг другу в глаза. Если у игрока от напряжения глаза начинали слезиться и он отводил их, это засчитывалось ему как поражение. У нас были лупоглазые чемпионы и чемпионши. Был организован даже турнир; чемпионат "гляделок". Весело и незаметно проходили уроки. Матч на звание "зрителя-победителя" всего класса длился подряд два урока и часть большой перемены. Состязались Лиза-Скандализа и Володька Лабанда. Два с половиной часа они не сводили друг с друга невидящих глаз. В этот день даже на уроке физики учитель был поражен необычайной тишиной в классе. Не понимая, что происходит, физик объяснил устройство ватерпаса. Потом он на цыпочках ушел. К концу большой перемены Володька Лабанда закрыл рукой воспаленные глаза. Он сдался. Лиза все глядела исподлобья, неподвижно. И девочки, торжествуя, предприняли "всеобщее визжание, или детский крик на лужайке". А мы удрученно заткнули уши. Но Лиза-Скандализа, странно наклонив голову, продолжала глядеть исподлобья в одну точку. Обе Шпингалетки заглянули в ее лицо и испуганно отскочили. И мы увидели, что глаза Лизы закачены под лоб. Лиза давно была в обмороке.