— Даю слово, что это больше не повторится… — ответил убитым голосом Микас. Потом он подошел к Йонукасу и обнял его, как в доброе старое время.

У обоих друзей катились по лицу слезы. Их руки соединились в товарищеском пожатии.

— Теперь, — сказал учитель, — когда вы протянули друг другу руки, обещайте никогда больше не драться. Руки нам даны не для того, чтобы толкать маленьких и угрожать другу камнем. В ваших руках вся ваша жизнь, ими вы построите свое будущее. Ваши руки должны творить великие и благородные дела. Вы должны, как и прежде, стать хорошими друзьями…

Микас улыбнулся Йонукасу. Последние слезы высохли на его щеках, а глаза стали светлыми и добрыми. Вдруг он наклонился к Йонукасу и шепнул ему:

— У меня теперь есть пара голубей… Хочешь, я завтра принесу их тебе?

1935

СМЕРТЬ ВОРОНА

Над серыми пустыми полями летел старый ворон. С самого раннего утра весь день летел он к западу, к большой реке, надеясь найти на берегу ее выброшенную бурей оглушенную рыбу или павшую скотину. В трудные голодные дни берег реки был для ворона единственным прибежищем.

Давно он не залетал сюда, хотя здесь ему с детства был знаком каждый клочок поля, роща, старая колокольня. Здесь он в первый раз увидел свою резвую сизокрылую подругу и потом много лет кряду вил с нею гнезда… Помнил старый ворон те длинные теплые осени, когда вдоволь было червей, зерна и ягод. В те времена густые блестящие перья защищали его от дождя и холода, а зоб его всегда был полон.

Но это было очень давно. Тогда он был еще молодым, крылья его были сильными и крепкими, кровь горячей. Даже во время долгих перелетов, в бури и ветер он смело рассекал грудью воздух, а глаза его неустанно оставались зоркими.

Теперь ворону нечем похвастаться. Все труднее становилось ему находить пищу, все чаще приходилось ему, закрыв глаза, целыми днями просиживать голодным, а если и попадалась какая-нибудь кость, он уже был не в силах раздолбить ее клювом, чтобы добраться до вкусного мозга.

Еще несколько лет назад ворон, легко поднявшись в воздух, мог по запаху теплых кишок определять, на каком дворе опаливают свинью, мог с высоты различать шевелившегося на земле жирного червяка и легко ускользал от озорных мальчишек.

Сколько прошло таких беззаботных и счастливых лет, когда, отправляясь в теплые края приморья, стая молодых и старых воронов выбирала его своим вожаком!

Ворон то, кувыркаясь, падал вниз, то стремительно взмывал в небо, а молодые вороны, разинув клювы, дивились своему храброму и умному вожаку. Мало находилось смельчаков, которые решались состязаться с ним, когда он резво разрезал в полете воздух или, подпрыгивая на одной ноге, следовал за пахарем по свежей борозде на расстоянии одного удара кнута, не остерегаясь могучего хищного ястреба.

За свою долгую жизнь много похвал слышал старый ворон не только от товарищей по стае, но даже и от людей:

— Смотрите, смотрите, ястреб боится ворона! Видишь, как улепетывает негодник!..

Люди, прекращая работу, останавливались и, размахивая руками, как на чудо, смотрели на ворона, выгоняющего из деревни ястреба. Спрятавшиеся куры, осмелев, вылезали из подворотен, а ворон, блестя на солнце крыльями, возвращался и скромно слушал, как человек хвалит за храбрость и его самого и почтенную его родню.

— Ворон — птица старая, умная. Если ворон каркает — быть дождю. Вот увидите, что и часа не пройдет, как небо покроется тучами… — не раз слышал он, пролетая над головами людей.

Разговоры, которые люди вели о его заслугах, не были пустой болтовней. Он действительно предчувствовал перемену погоды: дождь, грозу, вёдро, засуху — и немедленно карканьем оповещал об этом жителей земли. Когда крылья черного ворона тяжелели и его тянуло к земле, он знал, что вскоре небо заволокут большие тучи и пойдет дождь. В ясные дни ворон летал очень высоко, и люди тогда говаривали:

— Ну, теперь можно сеять рожь. Долго простоит вёдро. Видишь, как ворон кувыркается.

Все это теперь стало лишь прекрасным воспоминанием. Дожив до преклонного возраста, ворон уже не слышал от людей доброго слова. Голос его охрип, крылья не могли уже справляться с большим и сильным ветром, чутье стало его обманывать. Ему теперь всегда было одинаково холодно. Из-за слабости и плохого зрения ему теперь ежедневно приходилось терпеть голод, и если он каркал, то только жалуясь на несчастную стариковскую долю.