Раскладываем мы в кучки сотенные, подсчитываем десятки… А останется червонец-другой — дядя ко мне пододвигает:

— Это тебе за удачный торг.

За ужином я выкладываю все базарные новости — тут уж развешивает уши даже бабуня, и на этом моя поездка в Тельшяй заканчивается.

Однако в тот вечер дядя, выйдя мне навстречу, только глянул мельком на пустые сани — и хоть бы один всегдашний вопрос задал. Вхожу в дом — и там все словно воды в рот набрали. Выложил я деньги на стол, сказал, что за пару клумп выходит не два с половиной червонца, а поболее, на что дядя — ни слова доброго в ответ, ни рубля. Тетя молча принесла поесть, а старуха зыркнула исподлобья, точно от зависти, что не ей, а мне дали супу, и принялась отхаркиваться. Ох, не к добру все это… Я же хлебаю щи будто не ложкой, а черенком, а сам думаю: чего им от меня надо?

Игнатас дал мне согреться, заморить червячка и немного погодя спросил как бы между прочим:

— Намедни у тебя часы какие-то в руках видел. Откуда они?

— А-а, — отвечаю, — были у меня такие поломанные, старые уже. С Анцюсом Лакштутисом на противогаз сменялся.

— Змееныш! — не выдержав, прохрипела бабуня и закашлялась еще сильнее.

— А ну-ка покажи мне эти часы, — попросил Игнатас.

— Так ведь я их у Пранаса Бумблиса на батарейку выменял.

— Завтра утром сходишь и заберешь назад, — в голосе Игнатаса послышались суровые нотки.

— Не понимаю, зачем вам эти часы понадобились? — сказал я.

— Принесешь и положишь на место.

— На какое еще место?

— Только не ври! Только не ври! — вмешалась тетя. — Бог все видит.

— Еще раз повторяю, — постучал Игнатас костяшками пальцев о стол, — чтобы завтра же сходил и принес.

— Да как же я принесу, ведь Пранюкас за три червонца эти часы кому-то загнал.

— Вор! — выкрикнула вдруг бабуня. — А цепку от часов куда девал? Самописец куда дел? Пастухам сплавил?!

Вы, пожалуй, и не догадаетесь, о чем это она: цепкой она называла цепочку, а авторучку — самописцем.

— Да у меня в жизни не было никакой цепки и никакого самописца. И вообще, чего вы все на меня взъелись? Никаких часов я тоже у вас не брал.

— Ах, не брал!.. Еще отбрехивается, гаденыш!.. — от бешенства бабуня вся тряслась и в выражениях не стеснялась. — И в кого ты такой уродился, дармоед проклятый! В доме ничего положить нельзя. На, подавись, только не смей больше воровать, слышишь! — и она швырнула в меня каким-то узелком.

По глинобитному полу рассыпались старинные серебряные монеты, флакончики, очки тут же разбились, а у машинки для волос отломалась ручка… Да, это был тот самый мешок, который я обнаружил, когда прятал орехи. Из выкриков старухи и допроса, который учинил мне Игнатас, стало ясно, что из злополучной торбы пропали карманные часы с цепочкой и авторучка, которых я в тот раз и в глаза не видел.

— Не крал я, не трогал! — кричал, божился, клялся я. — Да я же из выручки на базаре ни копейки не утаиваю, а вы!..

— Кто тебя знает, может, и утаиваешь, тьфу, тьфу…

— Не верится что-то, — попыталась вступиться за меня тетя. — Ведь раньше у нас безделицы малой не пропадало.

— Так то раньше, а нынче он вон какой растет, совсем от рук отбился! — заорала старуха. — Кому еще у нас красть? Чужому не с руки. Как сейчас помню: сложила я всё в кучку, завернула и двойным узлом завязала. Чтоб знак какой-то приметный был. А сегодня вынимаю — узлом собачьим стянуто. Я сразу смекнула: не иначе этот пакостник тут рыскал. Развязала — того нет, этого нет…

— Лучше по-хорошему признавайся: трогал мешок? — вперился в меня дядя и в ожидании ответа даже лампу слегка накренил.

— Да, трогал, — признался я, — только ничего оттуда не брал. Хоть режьте, не брал, и все тут.

А бабуне этого только и нужно было. Раз я мешок нашел, развязал, значит, нечего и сомневаться — украл.

— Только и знает, что над книгами корпеть, тьфу, тьфу, и докорпелся на нашу голову! Сколько я вам долбила: нечего пастуху волю давать… Нет, чтобы прислушаться к святым словам. А теперь извольте радоваться, тьфу, тьфу…

Старуха выдохлась, Игнатасу тоже надоело вести следствие, все мы устали, я расплакался, уткнувшись лицом в ладони, и тогда тетя, зевнув, дернула дядю за рукав:

— Хватит на сегодня. Давайте-ка помолимся. И ты молись, — обратилась она ко мне. Проси, чтобы всевышний осенил тебя своей благодатью.

Все смолкли и разбрелись вдоль стен, чтобы помолиться.

Только я продолжал всхлипывать в своем углу, потому что мне не верили. Как мне их убедить, ну как?..

А вон и Тельшяй виднеется. Кончилась дорога, подходит к концу и моя история.