– Ты ведь не молод уже, – роняла слезы Екатерина Евстафьевна.

– И мои годочки летят. А дети наши? Почитай, отца родного не видят…

– Потерпи, душа моя. Скоро уже с Шамилем покончу, – обещал Граббе, положив руку на плечо супруги.

– Мне сам государь повелел горцев усмирить. А что велено, то свято.

Было далеко за полночь, когда у дома Граббе остановилась запыленная пролетка фельдъегеря. Караульный вызвал денщика, и Иван, чертыхаясь, пошел будить барина. Впрочем, Граббе даже был благодарен денщику, что тот вырвал его из тягостных ночных видений. Генералу опять снилась чудовищная гора, которая на этот раз тянула к нему свои огромные каменные лапы.

Получив пакет, Граббе сел к столу и велел денщику принести свечи. То, что содержалось в пакете, заставило Граббе забыть тягостный сон. Это было высочайшее благоволение на исполнение дерзкого замысла Граббе.

– Что, Павел Христофорович? – спросила встревоженная супруга, входя в кабинет.

– Все! – потряс бумагами возбужденный Граббе.

– Государь нашел мой план блестящим!

– Помогай тебе Бог! – крестилась Екатерина Евстафьевна.

– Он благословил мой проект! – ликовал Граббе.

– Государь император избрал орудием возмездия генерала Павла Граббе, а не какого-то там Головина!

– А Головин как же? – не понимала Екатерина Евстафьевна.

– Ему тоже найдется занятие, – говорил Граббе, снова перечитывая письма.

– Будет прикрывать меня с юга.

Граббе лихорадочно метался по кабинету, снова и снова заглядывал в письма, затем бросился к столу и схватил перо, собираясь что-то писать.

– Поздно уже, – напомнила супруга.

– Самое время, душа моя! – отвечал Граббе.

– Ты не представляешь, сколько теперь нужно отдать распоряжений.

– Не лучше ли с утра, на свежую голову? – убеждала Екатерина Евстафьевна.

– А разве еще не утро?

Граббе посмотрел в окно, но увидел только звезды в черном небе и горящую смоляную бочку, освещавшую улицу.

– Ночью лучше думается, – объявил Граббе.

– Пойди поспи, Катенька.

– Так и не будешь ложиться? – беспокоилась супруга.

– Под лежачий камень, как говорится… – Граббе не закончил пословицу. Вместо этого он взял перо и написал, повторяя вслух: – Ганнибал у ворот!

– Который Ганнибал? – не поняла супруга.

– Ты это про генерал-аншефа? Который при Петре состоял? Который Пушкину прадедом приходился?

– Я про другого, – терпеливо объяснял Граббе, выпроваживая супругу.

– Который через Альпы перешел и Рим сокрушал.

– Ах, вот что, – сказала Екатерина Евстафьевна.

– А все же лучше бы тебе выспаться перед Римом-то.

Закрыв, наконец, за супругой дверь, Граббе велел подать чаю и принялся снова перечитывать письма, находя в них все больше комплиментов своему полководческому гению.

Наступал его звездный час. Граббе почти осязал, как история открывала перед ним свои заветные двери. В этих мечтаниях Граббе пребывал до рассвета. И только перед пробитием утренней зори задремал на походной солдатской койке. Он держал ее на виду, дабы все знали, что он и в этом следует примеру государя императора.

Дремал Граббе с раскрытой книгой в руках. Это был Тит Ливий, повествовавший о полководце Ганнибале.

«Он одинаково терпеливо переносил жару и холод, – писал Ливий.

– Меру еды и питья он определял природной потребностью, а не удовольствием; выбирал время для бодрствования и сна, не отличая дня от ночи; многие часто видели, как он, завернувшись в военный плащ, спал на земле среди воинов, стоявших на постах и в караулах. Он далеко опережал всадников и пехотинцев, первым вступал в бой, последним покидал сражение…».

Ганнибал был тайным кумиром Граббе. Карфагенец не сумел покорить Рим, но покорил сердце еще юного Павла. Говоря о величайших полководцах, Ганнибал называл себя третьим, после Македонского и Пирра. Граббе следовал своему идеалу и тоже считал себя третьим, после Кутузова и Ермолова. Но, как и Ганнибал, веривший, что станет первым, если победит Рим, Граббе мечтал вознестись, сокрушив Шамиля.

Утром в Ставрополь прибыли Траскин и Милютин. Милютин отправился в штаб, а Траскин – домой к Граббе. Генерал не выспался, но ритуал семейного завтрака нарушать не стал. Все семейство располагалось за большим столом и после короткой молитвы собиралось уже приняться за еду, когда доложили, что прибыл Траскин.

Услышав это имя, Екатерина Евстафьевна умоляюще посмотрела на мужа, давая понять, что не желает видеть эту одиозную личность. Но Граббе только пожал плечами и велел пригласить начальника штаба.