– Мы еще над картой потрудимся, – пообещал Милютин и добавил: – А к горам я приглядывался. Получается, если их разровнять, Дагестан в размерах едва ли не утроится.

– А может, и того больше выйдет, – согласился Траскин.

– Экспедиция – не арифметика, это дело серьезное, – гневно обернулся к Траскину Граббе.

– И вы, господин полковник, лучше других должны понимать, что каждый день пути требует немалого провианта и прочих издержек.

– Совершенно справедливо, – кивал растерянный Траскин.

– А если мы вместо того, чтобы нежданным натиском опрокинуть противника, будем к нему дороги мостить, то до следующей зимы не управимся.

– Разбегутся эти смутьяны, как только мы явимся во всей силе, – пообещал Траскин.

– А не будет дорог – сами же и сделают, лишь бы их пощадили.

– Или вот Аргвани, – обернулся Граббе к Милютину.

– Вы говорите, сильный аул. А насколько сильный? Насколько большой? Деревянный или каменный? И сколько прикажете наставить на него пушек, если не покорится?

– Чем больше, тем лучше, – посоветовал Траскин.

Милютин с Васильчиковым переглянулись, сдерживая улыбки и согласно полагая, что если бы самого Траскина было поменьше, то хуже бы от этого не стало.

– Это, милостивый государь, я и сам знаю, – ответил полковнику Граббе.

– Однако пушки через горы тащить придется! А сколько подвод понадобится? Сколько лошадей? А заряды? А прислуга? Я уже не говорю про дороги.

– Дороги удобные, – уверял Милютин.

– Лазутчик сообщил, что за этим дело не станет. Вот только снег сойдет.

– Дороги тоже бывают разные, – продолжал Граббе.

– Прямых-то нет, они здесь по горам вьются. А если вытянуть их в линию?

– Немалые концы получатся, – призадумался Траскин.

– Сдается мне, что, кроме снега, ваш лазутчик мало что и увидел, – морщился Граббе.

– Это у нас язык до Киева доведет, а горцы не очень-то и разговорчивы.

– Смею доложить, ваше превосходительство, что лазутчик успел увидеть главное, – сказал Милютин.

– Что жес? – с сомнением спросил Граббе.

– Какие общества сами выгнали мюридов и будут нам рады, а из каких Шамиль еще черпает силы.

– Этих придавить, – вставил Траскин.

– Тогда и Шамилю конец!

– Благодарю за совет, – ответил Граббе.

– Только я это давно уже предполагал, потому и послал туда лазутчиков.

– Затем сложил на груди руки и объявил: – С дорогами или без оных, но никто меня не остановит!

– Если понадобится, ваше превосходительство, горы сроем! – пообещал Траскин.

– За дело, господа!

Штаб ожил, как медведь после зимней спячки. Все вокруг пришло в движенье, заскрипели перья, засуетились адъютанты, забегали вестовые и ординарцы. Во все концы полетели конные нарочные из казаков и милиционеров с экстренными «летучками», как называли пакеты с сургучными печатями, к которым прилеплялись гусиные перья с пухом, напоминавшие крылья.

Приказы и распоряжения, которые безостановочно сыпались из штаба, обязывали командиров полков, линейных батальонов и крепостных гарнизонов готовить свои войска экспедиции с тем, чтобы они могли собраться в предназначенных им пунктах к первому мая. Местом сбора главных сил была назначена крепость Внезапная.

Граббе не забывал уведомить, что государь император соизволил отдать в его распоряжение все военные средства не только Кавказской линии, но и Северного Дагестана, который был временно подчинен Граббе во всем, что касалось военных действий. Войсками в Северном Дагестане командовал генерал-майор Пантелеев, который теперь тоже сделался подчиненным Граббе.

Тем временем Траскин приводил в надлежащий боевой вид провиантское комиссионерство, снабжавшее войска продовольственными и другими припасами, медицинских чиновников, от которых зависело устройство госпитальной части, и Георгиевский арсенал, поставлявший вооружение. Сверх того, он утвердил список подрядчиков и откупщиков, доставлявших войскам прочие необходимые товары.

Головин чувствовал себя обойденным и пытался сохранить хотя бы видимость верховенства на Кавказе. На требования Граббе прислать с юга несколько дополнительных батальонов он отвечал отказом, полагая, что это повредит общему балансу сил. Но Граббе требовал не только войска. Ему нужно было все, чем располагал Головин, и даже сверх того.

«Средства, которые вы изволите запрашивать, – писал Головин, – не только выходят из пределов умеренности, но и превышают всякую меру основательности в соображениях».