Шрифт:
– Навроде предателя, что ли?
– Али дезертира?
– Перебежчика! – втолковывал Никита.
– Это когда по своей воле.
– Н-да, – отвечали пленные.
– Однако как-то не того с прежними-то товарищами воевать…
– А ты не воюй, ежели не хочешь. А поживешь у горцев с мое, так сам отбиваться начнешь, когда господа офицеры обратно в неволю потащат.
– Так ведь служба, – вздыхали пленные.
– Уж так царь-батюшка велел.
– Служба, говоришь? – сердился Никита.
– А ты по своей воле на нее пошел?
– Куда там! Баба моя барину приглянулась, вот и забрил в рекруты.
– А я за брата пошел, – вздыхал другой пленный.
– У него семеро по лавкам, а я холостой.
– А я сам вызвался. Чего в деревне сидеть? А тут – вона, Кавказ! Я и на Польскую войну хаживал, и с турком воевал.
– А нас офицеры водили царя скидывать, а царь нас картечью, а после – в штрафные. У нас даже офицер один, разжалованный, в солдатах был, царство ему небесное.
– Против своих не пойду, там брат мой.
– Слышь, Никита, водицы бы принес.
– Сам попробуй. Горцы ее под пулями достают да еще с вами делятся.
Так они и толковали целыми днями, пока пушки утюжили Ахульго. Все тягостнее становилось солдатам в плену, и они готовы были на что угодно, лишь бы покинуть свою душную пещеру. Но старшим пока еще удавалось удерживать молодых.
– Не стыдите нашей роты перед отрядом, – говорили они и приводили устрашающие резоны: – Вот перейдете, воля ваша. А вдруг – снова плен? Горцев-то еще выменяют, а нас так точно расстреляют.
Оставалось ждать, чем кончится дело, чья возьмет. Погибать, не успев сделаться по-настоящему вольными людьми, не вкусив радостей горной свободы, никому не хотелось. А если бы Шамиль одолел генерала Граббе, тогда другое дело, тогда бы и вольности можно отведать. Если, опять же, на пленных горцев не выменяю т.
Но с каждым днем проповеди Никиты волновали сердца пленных все сильнее. И не потому, что они верили ему, перебежчику, а от того, что второй уже месяц Граббе наседал на Ахульго, а горцы держались и злобу на пленных не вымещали. Да и раненых, которые были среди пленных, горские лекари лечили, как своих.
Когда Никита отправлялся на вылазку, пленные спорили уже между собой:
– И чего Шамиль так старается? Далась ему эта свобода.
– А ты бабу свою любил? – спрашивал его товарищ.
– Из-за которой барин тебя в солдаты отдал?
– Любил, справная была баба.
– А будь твоя воля – барина бы зарезал?
– Коли вернусь – на вилы подниму.
– Вот и горцы бар-дворян своих, то бишь ханов, на кинжалы взяли. А те – к царю нашему: обижают, мол, смутьяны, выручай, батюшка!
– А на кой царю баре ихние?
– Как же без них горами владеть? Разгони их Шамиль, так и к нам воля хлынет. Ты своего помещика на вилы, другой еще одного, так и рухнет крепостная барщина.
– Туды ей и дорога.
– А дворянское племя паучье под корень вывести!
– Да кто ж дерзнет на такое?
– Вот ведь дерзнули горцы.
– За то и платят кровушкой.
– Эх, не нашего ума это дело…
– Кончить бы войну да к матушке, коли жива еще, сердешная.
– Может, столкуются еще Граббе с Шамилем?
– Дай-то Бог! Худой мир завсегда лучше доброй драки.
– Жди, пока рак на горе свистнет.
– Бежать надо, братцы. Не ровен час бомбой накроет.
Иногда из лагеря было слышно, как отбивают зорю, и тогда солдатам становилось особенно тяжело. Они тосковали по своим друзьям, по роте, по наваристым щам с добрым куском мяса, по табачку и чарке вина. А когда доносился сигнал на молитву, они усердно крестились и шептали молитвы, живо представляя себе, как то же самое происходит в их батальоне под стройное пение певчих. А потом кто-то снова говорил:
– Бежать надо, братцы.
– Бежи, кому охота, – слышалось в ответ.
– А я обожду, пока крылья вырастут.
Охотники нашлись. Они надеялись как-нибудь спуститься с утеса к реке. Но первый же сорвался с отвесной скалы, и его унесла бурная Койсу.
Узнав об этом, Никита не стал докладывать коменданту, а только перекрестился и сказал:
– Так уж ему, видать, на роду написано.
Глава 107
Лагерь Граббе пребывал в напряженном ожидании. Командующий вызывал своих генералов, что-то нервно обсуждал с ними, но Милютину никаких распоряжений не поступало, и он вспомнил про свой дневник.