— Костукас, а ты кем хотел бы быть? — Не дождавшись ответа, я заявляю: — Я вот — учителем. Кончу школу, потом дальше учиться стану, а потом сам буду ребят учить.

— Отец говорит, с этой весны в лодку меня возьмет, — вздыхает Костукас.

Я вспоминаю про ловлю, и в горле у меня застревает какой-то ком. Больше и разговаривать не хочется. Мы еще немного сидим, а потом возвращаемся в деревню.

Дома переполох. Отец уверен, что будет половодье. Вместе с матерью они выносят из подвала картошку. Ее немного осталось, но и той жаль, если зальет. Мать в подвале — там она ссыпает картошку в корзину, а отец на веревке поднимает ее наверх. Я тоже помогаю им. Покончив с картошкой, мы принимаемся за другие дела. На чердак уносим сети, одежду. Бревна, что валяются во дворе, обматываем проволокой и привязываем к колу, глубоко загнанному в землю.

— Теперь пошли к лодке, — велит отец.

Переворачиваем лодку и подтягиваем ее поближе к избе. Переносим весла.

Ночью в деревне никто не спит. Отец то и дело встает с постели и с фонарем выходит к реке.

— Темно, хоть глаз выколи. Такой ночью вор ворует, а река лед ломает, — укладываясь, говорит отец.

Вскоре он снова выходит. Выбегаю на улицу и я. Ночь и впрямь черная. Моросит мелкий дождик. В тумане то там, то здесь мелькают огоньки. Слышны приглушенные голоса. Посветив фонарем, мы смотрим, насколько прибыла река.

— Вона воткнул — сухо было, а теперь только кончик торчит, — показывает отец на веточку, колеблемую течением. — Если так пойдет, через час вода у забора будет.

Мы обходим вокруг дома, еще раз осматриваем все хозяйство, стоим немного во дворе и возвращаемся в избу. Отец велит мне ложиться. Сам он будет следить за рекой, а в случае чего разбудит.

Не раздеваясь, я незаметно для себя засыпаю. Будит меня не отец, а какой-то страшный грохот. В несколько скачков выбегаю я во двор. Вокруг бурлит, клокочет, шумит, трещит, шуршит. Множество огней дрожит в темноте. Люди перекрикиваются:

— Река пошла!

— Река лед ломает!

— Река идет!

Вторые сутки идет половодье. Река тронулась, но недолго шла. Где-то в низовье лед наглухо смерзся. Вода стала подниматься. Постепенно захлестнула стоявшие поближе к реке избы, подобралась к середине деревни. Некоторые дома стояли по окна в воде, а от Юшкиной избенки одна крыша торчала.

Все в тревоге. Что затопило избы — невелика беда. Страшно оттого, что не сломано еще огромное пространство льда, и он по-прежнему крепко вмерз в оба берега. Что будет, когда он под напором реки двинется на деревню и пойдет все крушить?

Когда опасность заглядывает прямо в лицо, рыбаки с трудом держат себя в руках. А женщины и вовсе теряются. Носятся, как угорелые, и орут, ломают руки.

Отец мой старается виду не подавать, но нам с матерью все равно ясно, что ему не по себе. Пока вода была подальше от избы, он еще надеялся. Но вот вода взревела, приближаясь к порогу, залила весь двор. Отец подгоняет, а мы и так торопимся — хватаем сети, постель, одежду, съестные припасы и грузим все в лодку. Последними садимся сами и гребем к более возвышенному месту. Странно выглядит наша деревня. Там, где всегда ходили люди, теперь, кружа между заборов, плавают лодки. Деревья, опустив в воду нижние ветки, купаются в воде. Вокруг плавают дрова, солома, пакля.

Уложив в лодку скарб, усадив детей, подплыл к нам Пранайтис. Костукас, выскочив на сухое, подбегает ко мне.

— Вот здорово, — тихонько шепчет он мне.

От удивления я даже рот раскрываю. Все стонут, причитают, а ему — здорово.

— В голове у тебя помешалось.

— Эх, если бы еще лед полез, поглядел бы ты, что бы тут творилось!

Нет, с Костукасом не договоришься. У него все не как у людей!

— Будет тебе лед, когда без дома останешься.

Возле наших лодок останавливает свой челнок и Юшка.

— Унесет водица, братики, мою скворешню, — сокрушается он.

Общая опасность сближает рыбаков, и все теперь думают, как помочь Юшке. Даже Пранайтис, сдвинув шапку на затылок, что-то обмозговывает.

— Давайте возьмем трос и обвяжем, — предлагает он. — Тогда, хоть и смоет, да не унесет.

Рыбаки находят толстый металлический трос и плывут с ним к избенке Юшки. Однако не так-то легко обвязать затопленную избушку. Рыбаки покрикивают друг на друга, злятся, ссорятся. Наконец все же удается обвязать домик чуть пониже крыши и прицепить конец троса к стволу старого клена.

День тянется на редкость медленно… Вода разливается еще шире, но лед не двигается. Река стоит, тихонько бормоча. Ночь наступает такая же темная, как вчерашняя, полная тревог. Не спится. Малышей матери укачивают, а сами не отходят от мужей. Те садятся в лодки и, не слушая уговоров жен, плывут к своим жилищам.

После полуночи лед поддается. И хотя все скрыто тьмой, нарастающий гул, треск ломаемых изгородей, а может, и домов студит кровь в жилах.

— Отец где? Где же он? — мечется по берегу, обращаясь не то ко мне, не то к себе самой, мать. Я пытаюсь хоть что-нибудь разглядеть в темноте, но ничего не видно.