Даже Юлька (!) поёжилась, вспоминая активно двигающего челюстями скелета!

В общем, зловредная толстушка усвистела, правда, дважды пропустив вызов телепортера, а меня остались выхаживать. Ну и заодно вот, помогли с психической разгрузкой нашей творческой, мать её, интеллигенции.

— Как… он? — прохрипел я, когда Палатенцо закончила рассказ.

— Считай, трое суток прошло, — тут же ответила Юлька, — Он уже сутки как в сознании. Тётя Тата восстановила ему легкие, кожу, поправила мышцы, устранили последствия операции на мозге…

— Опера… ции?

— Помнишь, его скрючило, когда та девчонка свистнула в свою заколку? — спросила Юлька, а затем, дождавшись моего кивка, продолжила, — Коробок сам не знал, что был прооперирован. Не удивительно, работал неосапиант, внешне почти незаметно. Ему имплантировали резонатор в лобную долю, видимо, как раз для контроля. Очень грубая работа по словам тёти Таты, но он, судя по тому, что я узнала, должен был просто убить тебя. Его подготовили на короткую одноразовую миссию. Неудивительно, учитывая, что он и так умирал после твоего воздействия.

— И сейчас он единственный, кто может что-то знать о том, что они там нам устроили? — уточнил я.

— В общих чертах, Вить, — пожала плечами девушка, рассеянно гладя мой впавший живот, — Я и мама считаем, что он может знать хоть что-то полезное, а разговорить его можешь только ты. Смерть той девочки… точнее, то, что она перед ней сделала, оно полностью лишило этого человека какой-либо почвы под ногами. Да и ты тогда, ляпнув про хорошее дерьмо, тоже сыграл свою роль. Пока он просто лежит и молчит.

— Понятно…

Со стоном, который никогда не назовут песней, я начал отскребаться от кровати. Шатало только в путь. Вешу, наверное, менее ста кэгэ. Все ребра наружу. Может, снять трусы? Силушки прибавится богатырской, а Коробку, думаю, глубоко по барабану. Нет, не буду. Сцепить зубы и превозмогать — наш путь к светлому будущему.

— Я с тобой, — тут же поняла мои телодвижения Окалина-младшая.

— Куда? — едко заметил я, — На серьезный, вдумчивый и интимный разговор двух мужиков?

— А…

— Ждите. А если не вернусь — считайте коммунистом, — гордо прокряхтел я, еле ковыляя к двери.

— Не поняла, — задумчиво и строго спросили сзади, — А сейчас ты кто?

— После ваших насильственных действий с Ахмабезовой… максимум социал-демократ. И на четверть либеральных взглядов!

Сам не понял, что сказал, не разбираюсь я во всей этой херне, при батюшке-царе было всё понятно, а тут умничают. Но какой человек не хочет оставлять за собой последнее слово и смеяться тоже последним? Особенно тот, кому вполне может прилететь в харю луч мороза? Особенно как лошадь?

Луч не прилетел. Ни на входе, ни пока я, кряхтя и охая как старый дед, мучимый одновременно ревматизмом и подступающим поносом, ковылял до кровати, на которой валялся этот гребаный Коробок. Кое как умостив свою костлявую жопу у ног лежачего больного, я принялся… молчать. Ну и офигевать, чего уж там.

В мире есть множество очень смешных понятий. Зыбких. Не выдерживающих проверку критикой и логикой. Долг. Честь. Любовь. Вера. Анальный секс. Последнее вообще штука смешная, на самом деле. Нет, ну вы представляете, что для такого развлечения надо довольно неплохо подготовиться, не так ли? Ну там спринцеваться, мышцы разогреть, запастись смазкой и всё такое? То есть, момент внезапности и страсти, мягко говоря, с такой штукой рядом вообще не валяется, если вы, конечно, не упоротый извращенный маньяк? Однако, о нем говорят и думают куда чаще, чем имеют. С остальными абстракциями такая же ерунда. Люди обожают дрочить на свои нежизнеспособные химеры.

…но всё можно наполнить смыслом. Важностью. Сделать для себя незыблемым. Заставить уважать других. Найти тех, кто разделят с тобой эти ценности. Ну, кроме анального секса, естественно. Вообще, как-то неправильно о таком думать, сидя на кровати у наглухо больного мужика, не так ли? Вот и не буду. Суть моих размышлений на редкость примитивна — я подвергаю себя нешуточной опасности несмотря на то, что не до конца понимаю важность происходящего. Не понимаю, чем могут быть опасны уже вскрытые ячейки этой «Стигмы», не понимаю, зачем совать свою шею под топор, ради сведений уже тогда, когда операция официально провалилась. Не понимаю — но делаю.

— Я, вообще-то, всегда хотел быть программистом… — прохрипел я, начиная свой долгий, унылый, скучный и совершенно бессодержательный монолог, призванный объяснить одному долбанутому чудику некоторые скрытые от глаз общественности вещи.

А Коробок, этот враждебный долбоящер, просто лежал на спине и глазел в потолок.

Чем нервировал.

Интерлюдия

— Какое-то у нас бабское тут сборище получилось… — с непонятной интонацией проговорила Нелла Аркадьевна Окалина, закладывая ногу на ногу.