Это всегда меня успокаивало и примиряло с действительностью.

Конечно, из принесенных продуктов особо много не сообразить, тем более, что в домике не было плитки, только электрический чайник, но порезать тонко сало и хлеб, красиво разложить это все на тарелке, чуть украсить зеленью… И получилось вполне себе… По крайней мере, Бродяга, бесшумно возникший за спиной и какое-то время наблюдавший за моими скромными приготовлениями, одобрительно выдохнул, напугав внезапным появлением…

Я подпрыгнула, уронив нож, а Бродяга, легко преодолев расстояние в полтора шага, мягко подхватил меня за талию, развернул к себе и шумно втянул воздух над моей макушкой…

Я замерла перепуганным зайчонком к его лапах, ощущая только, как сильно и больно бьется сердце в груди. В голове стало совсем пусто, как в барабане, я слышала, как кровь ревет в венах… От Бродяги пахло невероятно вкусно, хотелось дышать им, и я не могла перебороть в себе это плотское желание…

— Малыш… — прогудел Бродяга мне в макушку, — как ты?

— Я-а-а… Хорошо?..

Почему-то у меня последнее слово получилось с вопросительной интонацией, да еще и как-то по-детски жалобно, и Бродяга вздрогнул, еще сильнее сжав меня и даже чуть приподняв над полом…

— Малыш… Ты прости меня… Я… Я чет дурак совсем с тобой… Я исправлюсь…

— Я… не понимаю…

— Потом поймешь… Скоро Каз приедет, и все будет хорошо…

— Каз?

— Да… Ему три часа добираться до нас, уже два прошло…

— А что мы будем?..

— Не волнуйся, я все решу… Все будет хорошо… Ты меня прости, ладно?

— За что?

— За все… И за это тоже…

Он поднял меня повыше , словно куклу безвольную, и жадно поцеловал.

Я была почему-то к этому настолько не готова, что невероятно удивилась происходящему, слабо ахнула ему в губы, покорно вися в его лапах и позволяя целовать себя. Очень по-взрослому, так же, как он ночью целовал…

Но теперь, при свете дня, все как-то по-другому было, более остро, более резко, что ли…

И Бродяга был настойчивей, а его губы вытворяли такое, что у меня все внутри замирало от непонятного томления и даже легкой боли, такой странной сейчас и волнительной…

Я категорически не понимала, как себя вести, а потому просто растерянно положила ладони Бродяге на плечи, неловко погладила… И Бродяга, зарычав, толкнулся мне в рот языком еще грубее и настойчивей…

Его руки опустились ниже с талии на ягодицы, рывком подтаскивая меня все выше, чтоб ему было удобней целовать, и я нелепо обхватила его ногами за талию, распластавшись на здоровенном торсе, словно белка на стволе дерева.

Опытные жесткие руки Бродяги все время были в движении, трогая, гладя, ощупывая, словно он никак не мог поверить, что я — реальная, живая. И в его власти.

Деревянный домик дрогнул, и на нас сверху посыпалась труха, я застонала от легкой боли, а Бродяга с трудом оторвавшись от моих губ, пару мгновений ошалело моргал, словно не понимая, что произошло. И каким образом мы оказались уже не в центре комнаты, а у стены.

Потом он оглянулся и выругался так витиевато, что я даже покраснеть не смогла, потому что ни одного слова из употребленных им не слышала никогда.

— Прости, малыш, — он осторожно опустил меня на пол, — я как дурак с тобой… башню сносит… Иди пока… Погуляй, хорошо? Подыши воздухом… Ладно?

— Ладно… — оторопело кивнула я и пошла на выход, стараясь не шататься.

В голове порядочно гудело, ноги подкашивались, колени дрожали, низ живота тянуло сладкой волнующей болью… Что это со мной такое? Почему так?

Состояние сильно напоминало то, ночное, когда Бродяга так сладко и стыдно ласкал меня, перед тем, как… Ох…

Я вышла на крыльцо, чтоб послушно подышать воздухом, и дышала. Дышала, дышала, старательно не воскрешая в голове образы прошлой ночи, не думая о вчерашнем страшном дне, уже покрывшемся туманной дымкой, словно случившееся произошло не полсуток назад, а больше месяца. Все так же больно и тянет в груди, но уже привычно…

Мне не хотелось выискивать причины такой перемены, не хотелось думать, что дело все во мне, что я — недостаточно хорошая дочь, раз не оплакивала отца, а занималась чем-то неприличным с мужчиной, который даже не жених мне. Не хотелось вновь перекатывать в памяти страшные образы его убийц, их холодные голоса…

Словно в голове моей сам собой образовался блок, не пускающий разрушение внутрь, не позволяющий утонуть во всем этом…

Я стояла, вдыхала утренний осенних воздух и думала о том, вкусно ли Бродяге, понравился ли ему приготовленный мной немудрящий завтрак… И что готовить на обед, если его приятель Каз задержится…

А потом на тротуаре появилась черная машина, и я поняла, что минутка затишья закончилась…

Глава 27

— Слушай, Ар, я , конечно, все понимаю, девочка — конфетка, но ты реально перегнул…

Каз сидел на веранде дома Хазара, мирно дымил кальяном, до которого был большим охотником, и щурился на темное ночное небо.

Бродяга, каждый раз морщась, когда его называли именем из прошлой жизни, все никак не мог перестроиться, снова приучиться воспринимать себя не безликим Бродягой, а вполне конкретным Артуром, которого с щенячьего возраста кликали энергичным и коротким “Ар”, тоже запрокинул голову и принялся пялиться в небо, пытаясь выдохнуть, в конце концов, изматывающий напряг.