— Алины?.. — нахмурился Боровой.

— Стоп… Алина все еще здесь? — у Милы от изумления расширились глаза.

— А где же ей еще быть?

— Ты же отец! Почему ты ее не забрал?

— А как бы я посмотрел Маргарите в глаза?!

Мила встала между двумя мужчинами:

— Ладно, у каждого своя правда, не будем из-за этого ссориться…

— Вы не знаете всей правды, — Валерий снял очки и протер их полами пиджака, — и я сомневаюсь, что вы в нее вообще поверите…

— Ты говорил об этом и в прошлый раз!..

Мила посмотрела на собравшихся возле Дома Культуры людей:

— Послушайте, у нас еще есть время до начала суда. Пойдемте-ка в местное кафе, там и поговорим.

Александр прикурил сигарету и протянул ее академику, сидя в небольшом заведении. Столики стояли пустыми, между рядами прохаживалась молоденькая официантка, а в другой части заведения местные смотрели порнушку — сравнительно недавно открылись видеосалоны по всей стране, где крутили не только голливудские фильмы, но и “клубничку”.

— Рассказывай.

— Я уже рассказывал об этом Губареву.

— Его сегодня не будет.

— Моя дочь попала в детский дом из-за своей мамы. Она нашла себе нового кавалера, а девочку сдала в детдом. Я понимаю, ничего такого в этом нет, если бы не ее родной отец, который поступил подло и с ней, и со всей страной. Как мне сказали позже, Алина провела в детдоме год, а потом ее забрал один человек.

Валерий сделал паузу, выдыхая табачный дым и сбрасывая пепел в латунную пепельницу.

— Человек этот очень влиятельный и одновременно очень старый, по нынешним меркам. Он пришел к нам после нашего грандиозного выступления. Ты его наверняка помнишь. — Боровой отрицательно покрутил головой. — Он пришел к нам в институт и заявил, что хочешь сотрудничать. У него была идея-фикс: провести ряд опытов над человеческим организмом, дабы узнать, сколько он способен выдержать радиоактивных веществ.

Ему больше ста лет, его отец был что-то вроде подданного при царе, а когда тот погиб, его отправили в урановые рудники. Он пробыл там больше тридцати лет, пока большевики не освободили его. После он пытался построить свою жизнь, что-то пошло не так, и, в общем-то, именно это и стало причиной для подобной идеи. Как я узнал позже, ему не нужны никакие исследования, он жаждет отомстить за сломанную жизнь. Опыты он хотел ставить не на себе, а на маленьких детях. У него самого острая стадия лейкоза, и я не понимаю, как ему удалось прожить столько лет…

— И кто же это? Что за “чудо-человек”?

Легасов обернулся, посмотрел по сторонам и произнес:

— Он уже здесь.

Александр удивленно приподнял бровь.

Мила, проследив за взглядом академика, приметила высокого темноволосого мужчину. Стройный, с отличным вкусом и стилем, блестящие от света кофейной лампы золотые наручные часы. Строгий костюм отливает чистотой. Он курил сигарету с фильтром (в Советском союзе курили сигареты без фильтра) и сбрасывал пепел в стеклянную пепельницу, полуразвалившись на стуле.

— И как его зовут?

— Долгожитель.

— Серьезно?

— Ага. Настоящего имени никто не знает.

— А вы искали в архивах? — Александр снова прикурил.

— Нет его там.

— Хм… Странно…

— Он знает, что я собираюсь на суде все рассказать, поэтому он явился сюда. Он один, но у него есть связи и нужные люди, чтобы укоротить мою жизнь…

— Ладно. Допустим. А причем здесь Алина?

— Я тебе рассказывал, как она попала в реактор?

— Ты говорил только, что она все это время была в реакторе.

— В течение года ей внутривенно ставили слаборадиоактивный уран двести тридцать восемь. В малых дозах он не причиняет сильного вреда, но ему свойственно накапливаться, когда его вводят в кровь. Капля за каплей, по венам течет уже облученная кровь, разрушает организм, все кожные ткани, и буквально через полгода человек умирает. Моя девочка продержалась год. Все ее тело покрыли ужасные ожоги и язвы, они гнили, кожа отмирала, и мне пришлось сделать все возможное, чтобы не было дальнейшего заражения. Раны стояли открытыми, они даже перевязки не делали.

— Получается, от полученных ран она скончалась, и они решили избавиться от тела, сбросив в реактор, так, что ли?

— Все верно.

— Но Алина все еще жива!..

— Я не понимаю, как так вышло.

…— Я, я, Ваша честь, виноват в произошедшем! — уже на судебном заседании, которое проходило в чернобыльском Доме Культуры, заявил академик, стараясь ровно держаться на ногах. — Моя дочь оказалась там, в реакторе, по моей вине! — сидящие в зале люди удивленно охнули. — Один из присутствующих здесь заморил ее до смерти, а потом бросил умирать в Чернобыльской атомной станции!