Что бы там ни было, путники пошли дальше. Тихо, как тени. Вот огонь уже совсем рядом, на берегу маленькой речки, перед мельницей.

Вокруг костра сидели четверо: старик, юноша и две женщины. Это были турки. Они мололи зерно и все угрюмо молчали. Над огнем покачивался закопченный котелок. Старик подкладывал в костер по полешку и то и дело с шумом зевал, во весь свой беззубый рот. Видно, монотонный рокот воды и мельничных жерновов нагонял на него сон.

Асур и Срапион с завистью наблюдали за этими четырьмя счастливчиками.

За какую такую угодную богу службу ниспослано им благоденствие? Сидят себе тихо перед огнем, мелют муку и в голове не держат, что в мире есть страх и ужас, разрушенные очаги, умирающий ребенок.

Срапион снял с плеча винтовку и присел на камень.

— Ты подойди к ним, Асур, скажи, чтоб дали какой-нибудь еды. А я отсюда постерегу тебя. Иди…

Асур молча кивнул и шагнул к костру.

Увидев перед собой вооруженного, обросшего человека, женщины взвизгнули. У юноши, который что-то жевал, челюсть так и отвисла. Старик потянулся за топором, лежавшим неподалеку. Асур успел ступить ногой на топорище и, обращаясь к женщине, протянул ей ребенка:

— Это дитя умирает, дай ему поесть.

Женщина с ужасом отпрянула, словно бы ей поднесли змею. Асур закричал:

— Дай, говорю, ребенку поесть!

Голос звучал грозно, в глазах сверкнули искры. Старик турок схватил его за полу шинели.

— Яваш, яваш [22] . Ты вермени?

— А кто же? Не видишь разве? — Асур вырвал у него полу. — Кто еще так мучается, кроме армянина? Армянин я, армянин! А что, армянин не имеет права жить? Вы убили мать этого ребенка!..

Старик сердито сказал:

— Кто убил? Побойся греха, человек! Присаживайся-ка вот лучше на этот камень, погрейся.

— Приглашаешь садиться, а сам за топором потянулся! — И он снова закричал: — Мой ребенок с голоду помирает, чего мне садиться?

— Садись, садись, — твердил свое старик. — И нечего колоть мне глаза топором. Все мы в аду пребываем. Садись. И не говори, что я хочу смерти этому ребенку. Грешно. Аллах свидетель, я в своей жизни никому не сделал ничего плохого. И не сделаю! А топор?.. Что ж, человек есть человек, и страх тоже при нем. Особенно в такое лихое время.

Он взял у Асура ребенка, на свету рассмотрел его и протянул сидящей рядом молодухе, закутанной в чадру.

— Эй, ахчи [23] , ты кормящая мать, дай ему грудь.

Женщина приоткрыла лицо и с нескрываемой брезгливостью посмотрела на ребенка. Тот, болтая ручонками, заплакал.

— Аман, гяур он, гяур! [24]

Старик рванул ее за волосы и потряс голову.

— Дай ему грудь! Ребенок умирает! Отродье шайтана, сама ты гяур, раз называешь гяуром это безвинное создание. О аллах, и почему это небо не разверзнется!

Молодуха схватила ребенка у старика, отодвинулась от огня и, без стеснения вынув свою налитую грудь, сунула сосок малютке. Ребенок вцепился в неродную грудь и начал жадно сосать.

Асур глубоко вздохнул.

— Поймал, разбойник! Наконец-то насытится!

— Сирота все вынесет, — грустно проговорил старик. — А как же ему иначе?..

Юноша-турок испуганно смотрел на Асура, готовый в любой миг сорваться с места и броситься бежать в кромешную тьму. Видя его страх, Асур пожалел парня. «Глупый, — мысленно укорил он его, — не думай, что я пальну в тебя из ружья». Но вслух он, однако, ничего не сказал: почему-то не захотелось ему развеять страх у юноши. «Пусть кто-то и меня боится…»

Старуха скрюченными руками разминала колени. Голова ее при этом оставалась опущенной. Она считала грехом взглянуть на солдата-гяура. Та, что кормила, сидела, прикрыв веки и сжав зубы от ужаса.

Лицо сосущего младенца постепенно успокаивалось, делалось ублаженным.

Все молчали. Ворковал только огонь. Ему радостно вторила речушка, а мельничные жернова истово вгрызались друг в друга, монотонно ропща: «Чар-чар, чар-чар».

Старик, словно бы боясь гнетущего молчания, заговорил:

— Откуда ты вынес этого ребенка, солдат?

— Из-за той горы, — сердито ответил Асур. — Лежал там подле мертвой матери. Ваши с ней расправились. Турки. Позор вам, баба [25] .

Старик взбушевался:

— Ты свой «позор» кинь богу, парень. На нем грех. Это он творец всех людских деяний. И зверя в человека вселил тоже он. Ты, я вижу, очень смелый, так плюнь в него. А нам, нам какой же позор? В чем наш грех?..

И тут старуха, ударившись головой об острые свои коленки, закричала на старика: