— Разбойничий мир, все только и знают, что грабят.

Срапион взъярился:

— А ты не грабишь? Взять хоть бы эту посудину, она ведь тоже чужая. Видишь, на ней крест начертан. Может, скажешь, ты с крестом? Не иначе, как у тебя полон дом набит грабленым!

— Ну а как же? — простодушно признался пастух. — Понятно, и я грабил. Нас ведь тоже кто-то грабит! Сейчас все друг друга грабят, убивают. Сейчас сам бог благословляет разбой. Только не теряйся… У вас нет ли табаку?

— Нету.

— Ну хотя бы сахару кусочек дайте.

— Нет у нас и сахару! — заорал Срапион. — Откуда его взять? А ну вываливай, что у тебя там из еды припасено в суме! Быстро!

Курд обомлел:

— Отдать вам мой хлеб?

— И боль, и проклятье твое!.. У тебя есть пристанище. И овцы с козами есть. А мы как бездомные волки. И нам сейчас сам бог велит брать все, чего у нас нет. Вынимай-ка свой хлеб, клади его вот на этот камень да убирайся. Ты же не осел, понимать должен.

Курд снова поморгал глазками, но делать было нечего, вытряхнул содержимое своей сумы и развел руками.

— Ну что сказать, вы люди не без сердца. Я бы, наверно, на вашем месте был злее, может, и убил бы… А вы какие-то непонятные…

И он поспешил убраться.

Пошли своей дорогой и Асур со Срапионом.

Тучи спустились с заснеженных горных вершин, и как-то вдруг, неожиданно зарядил проливной дождь.

Асур укрыл ребенка шинелью у себя на груди. Он то и дело взглядывал на личико малыша. Слава господу, спит спокойно. Что значит сыт.

А дождь лил, холодный и промозглый. В белой туманной мгле едва виднелась земля. Усталые ноги тяжело увязали в размякшей земле.

Оба они, и Асур и Срапион, были почти без сил, но шли и шли, погоняемые бедой.

Асур чувствовал, как у него подгибаются ноги, а голова просто раскалывается — каждый шаг отдается в ней звоном. Спина тоже, того и гляди, переломится. Ну и ладно. Уж лучше рухнуть сейчас на этой сырой земле и умереть своей смертью, чем бежать и бежать от звериной погони.

В этом мертвом мире истинно лучше умереть. Асур удивляется, что они вообще еще живут, существуют. И он, и его друг по несчастью, и этот младенец за пазухой. Хотя, пожалуй, младенец-то и ведет его, Асура, вперед, удерживает на ногах. Своим теплом, своим маленьким тельцем удерживает в мире, заставляет шагать, дает силы и надежду. Кто-кто, а этот малыш должен жить! Из сотен тысяч несчастных пусть хоть он выживет. Нельзя допустить, чтоб весь род людской был истреблен. Младенец должен выжить!

Разорвав облачную завесу, выглянуло солнце. Все вокруг было влажным: и земля и зелень. Солнце тоже было каким-то необычным — оно взбухало на глазах и скоро сделалось похожим на большую зрелую осеннюю тыкву. И над этим огненно-красным шаром нависла мглистая дымка тумана, как примочка на лбу у больного.

Они уже дважды поили малыша молочком, потому-то он и был тих и спокоен. Но едва проклюнулось солнце, начал попискивать — видно, и света боится.

Срапион не выдержал, снова заорал:

— Заткни ему глотку! В этих местах должны быть дозоры турок. По крику нас найдут. Подобрал на свою голову. Того и глади, задохнется у тебя за пазухой.

Асур не ответил на речи Срапиона. Только сказал, что надо бы искупать малютку да молока еще дать. Срапион опрокинул посудину. Она была пуста.

— Мокрый, наверно, — хмуро бросил он. — И к тому же голоден. Теперь будет орать как резаный! Пока не поздно, заткни уши травой!..

В голосе у Срапиона была безнадежность. Но что это?.. Он опять вдруг захохотал и выкрикнул:

— Умрет! Так и знай, умрет!.. Проклятье!.. Я еще никогда не видел умирающего ребенка. Говорят, это вытрясает душу из человека… Но что мы можем поделать?! Он умрет!..

Асур укачивал младенца и что-то тихо нашептывал ему на ушко. А может, просто гладил своими иссохшими губами его щечку?..

Ребенок то совсем заходился плачем, а то чуть затихал и только тяжело всхлипывал. И это было ужаснее всего: так горько и безнадежно всхлипывал, что сердце разрывалось.

Срапион отыскал где-то в расщелине съедобный корень, выжал из него прямо в ротик малышу белый молочный сок. Но тот все выплюнул и заорал пуще прежнего.

Срапион взревел:

— И почему мы не отдали его курду-пастуху! Ума мне, ослу безмозглому, не хватило. Отдали бы, может, хоть выжил бы. Умрет ведь!..

Асур незаметно смахнул набежавшую слезу.

К полудню туманная мгла рассеялась, и солнце обдало жаром плечи Асура. От весенней взбухшей земли поползли вверх клубы пара.

Раздобыть бы хоть какой-нибудь пищи!

Трава и цветы тоже потянулись к теплу. Камни обсохли. Неподалеку в овраге притулилась одна-одинешенька грустно-заброшенная мельница. Асур подумал-подумал и решил, что неплохо бы выкупать малютку. И теплой водицей попоить. Может, хоть этим удастся, пусть ненадолго, угомонить горемычного? И он зашагал к мельнице.