Мертвое молчание задохнулось в тростниковых зарослях. Ужас тишины сомкнулся, как смыкаются скалы, и стал давить, сжимать Асуру голову.

— Решили, что здесь женщины с ребенком, — усмехнулся Срапион. — Плач мальчонки их обманул…

Над камышником закружили стервятники. Где-то поблизости завыл шакал. Коза, задрав от удовольствия свой короткий хвостик, грызла стебли тростника. Малыш затих, наверно удивляясь нежданной тишине. Асур подскочил к нему. Какая-то синяя бабочка кружила над пуговкой-носиком. Ребенок, широко раскрыв глаза, смотрел на бабочку…

Оставаться в этих зарослях небезопасно, наверняка убитые аскяры были не одни: поблизости есть войско, и выстрелы сейчас уже докатились туда. Враг попытается во что бы то ни стало настигнуть их. Надо быстро уходить.

Лучше бы, конечно, днем отсидеться в тростниках и только ночью перейти реку. Но, пожалуй, теперь это было бы безрассудством.

Надо уходить к реке. Поскорее выйти на берег — и в воду…

Асур с привычной бережностью уложил на груди свою запеленатую ношу. Срапион перекинул через плечо хурджин.

— Надо спешить, Асур! Надо спешить!..

Поначалу шли пригнувшись и то и дело настороженно озирались. Коза за ними не пошла. Где ей? Она ведь вкусила сладость тростника, вот и грызет — не оторвется.

Они были уже довольно далеко от места, где укрывались, когда вдруг увидели перед собой глубокий овраг. Он вел к реке. По нему-то беглецы и припустили к цели.

Срапион подпрыгивал, словно аист. Шея у бедняги стала такая тонкая, того и гляди, переломится. У Асура сердце сжалось от боли и сострадания. Товарищ его был похож на скелет, восставший из гроба. Наверно, и он, Асур, выглядит не лучше. О-ох!

На груди у него вроде бы и не было никакого груза. Ребенок совсем ничего не весил. Несчастный вконец изголодался, измучился. И Срапион весь высох. Да и сам он тоже. Иссохли, истерзались. И белый свет, вроде них, иссох-истерзался, тоже вот-вот хребет переломит. Туда ему и дорога, пусть канет в бездну, не оставив и следа во вселенной!..

По сухому песчаному дну оврага стелились путаные следы. Так и впечатались. Это были следы взрослых и детей. Все больше от босых ног или от трехов.

В нос вдруг ударило зловоние. На песке грудились трупы. Сколько их тут? Двадцать, пятьдесят?.. Женщины, дети, старики. Похоже, что это дело рук тех самых аскяров, которые, услыхав крик плачущего ребенка, пошли на них. Пошли, решив, что и там женщины, и там пожива. Пришли и нашли свой конец — навсегда остались лежать в песке.

Пробирающийся с зажатым носом мимо трупов, Срапион тоже казался мертвецом, который бог весть каким чудом поднялся и, став символом проклятья, уносится из ада.

У Асура в душе все горело, хотелось кричать как безумному. Он и правда был близок к помешательству. И чтоб не заорать, не задохнуться от трупного смрада, он зарылся лицом в спеленатого ребенка и так, ничего не видя, кинулся бежать из этого ада.

Срапион, тот онемел от ужаса и отчаяния. Ему казалось, что мертвецы все разом поднимутся, пойдут на него. И на ребенка, на Асура!..

В себя они пришли только на берегу реки. Еще бы шаг и… бултыхнулись бы в воду.

Асур снопом повалился на траву и посмотрел, что с ребенком. Он улыбается! Выходит, в мире еще жива улыбка?!

Срапион вдруг невпопад пробурчал:

— А коза-то осталась там. Жалко… Шакалы раздерут. Весь этот берег и камышник — все здесь вотчина шакалов. Они и детей уносят, если на спящих нападут!

— Сейчас не унесут, — сказал Асур. — Тут столько мертвецов…

— Глупый ты! Какое такое безмозглое животное станет жрать мертвечину, если рядом живность? И уж шакалы-то знают, что им надо…

Аракс был спокоен. В своем камышовом ложе он словно бы и не воды нес, а густую кровь, которая, вот она, тихо бьется о берег, о камни…

Две утки, клюв в клюв, вспорхнули над рекой. Под солнцем блеснула серебряная спинка сома, толстенного, как бревно. Он прыжком рассек воду и погрузился в свое царство тьмы.

Вдали виднелись вершины Арагаца. Они в снежной фате, с глубокими впадинами, от которых вверх, к самому небу, поднимаются светлые блики. Ниже, под вершинами, широкой кромкой стелилась синяя туманная мгла, и от этого создавалось впечатление, будто белые вершины висят в воздухе, ни на что не опираясь.

Еще ниже, под мглистой синевой, зеленели сады и поляны. И к ним сбегали солнечные лучи — коснутся земли и вспорхнут-взовьются вверх, словно спугнутые.

На берегу, нахохлившись в зеленой дымке, тихо курились ивы. Под ними трава и вода светлыми поясками окружает стволы. Появился какой-то человек с лопатой, видно садовник. Женщина промчалась на лошади прямо через сад. Два буйвола подошли к реке и, казалось, вот-вот войдут в мутные воды, но, откуда ни возьмись, вдруг возник юноша. Он отогнал их в глубь сада…