Я обнял Шуру.

— Замерзла?

— Нет. А ты?

— Я мерзну…

— Почему?

— Тебя давно не видал.

Щеки у Шуры запылали огнем. Это, конечно, от мороза. Отчего же еще?

— Неужели руки у меня такие горячие, что могут согреть весеннюю алую розу?

— Почему вдруг розу? — засмеялась Шура.

— А что же еще?

Она с упоением кидается снежками. На ней короткий полушубок, стеганые ватные брюки, как у всех у нас, а поверх них еще и юбка. И валенки такие же, как у нас, только размером чуть меньше. И как только в эдакой стуже выживает и пышно цветет эта нежная, теплая весна?!

Ясная ночь. В небе много-много звезд. Я вижу их не в вышине. Белой весной они светят мне, отражаясь от Шуриной нежной, теплой груди.

— Тебе холодно? — шепчет она.

— Нет. А тебе?..

Сегодня двадцать восьмое января. Ровно месяц, как мне исполнилось двадцать. В записях моих весна.

Январь. Морозы.

Три недели назад мы распрощались с сорок третьим годом на берегах Волхова. Ужасный был год, кровью обильный и могилами тоже… Сейчас те могилы засыпаны тяжелым снегом. Многие из них останутся безымянными. Не всегда мы успевали ставить на них дощечки с именами… Что ж, очень возможно, что и моя или вон того солдата могила тоже останутся безымянными. Или нас вообще не захоронят…

Скоро снова бой. Линия наступления четко обозначена. Она почти напротив, у виднеющейся вдали разрушенной деревеньки. Я обозреваю окрестности с нового НП, опять с дерева, и сверяю все по карте…

Деревья трещат от мороза. А нам не холодно. И одеты тепло, и к тому же «на заправку» хватили по сто граммов… Иван Филиппов отдал нам с Сашей Карповым свою водку и махорку. На худом Сашином лице постоянно блуждает какая-то робкая, застенчивая улыбка. Но сам он храбрый, как дьявол.

— Помолимся боженьке, чтоб Филиппова не убило. Пусть вечно живет! — шутливо бросает Саша.

Знать бы, кого убьет, а кого нет… Но людям подарено незнание и надежда взамен. Великая это вещь — надежда. Не будь ее, с ума можно бы сойти. А благодаря надежде почти каждому солдату кажется, что пуля обязательно просвистит мимо него…

Появилась Шура.

— Индивидуальные пакеты у всех есть? — спросила она.

— У меня нет! — глядя на нее в упор, сказал Саша. — Да он и ни к чему, рана моя неизлечимая…

— Что же это за рана такая? — удивилась Шура.

— Поцелуй — заживет…

Шура засмеялась:

— Ты у нас, Сашуня, парень ладный. Да вот беда: у меня уже есть свой объект.

Она убежала. Я смотрел ей вслед. Только бы с ней ничего не случилось!

Неподалеку от нас замаскирован тяжелый танк. На броне у него три красных звезды, значит, три подбитых танка на счету.

— В боях у Синявина я их подбил, — объясняет танкист. — А чего это Шура ваша так скоро убежала?

— Уж не зацепила ли и тебя, часом? — ревниво спрашивает Саша…

Началась наша артподготовка. Бьем по позициям противника. Там все взрывается, горит, взлетает в воздух… Удар артиллерии достаточно мощный.

А мы пока покуриваем.

Артподготовка завершилась спустя полчаса. Она нас вконец оглушила.

Но вот и сигнал к наступлению. Сорвался с места, круша лед, наш краснозвездный танк. За ним пошла пехота. И мы, минометчики, тоже двинули следом, занимать новые позиции.

Немцы открыли сильный заградительный огонь из пулеметов, орудий и минометов. Заревели и шестиствольные «ишаки»: и-а, и-а. Знакомый голос смерти… Но мы продвигаемся.

Вот и первая линия вражеских укреплений. Уже завязался штыковой бой. Пулеметы противника косят ряды наших нападающих. Я открываю беглый огонь из моих минометов: надо оглушить врага и открыть дорогу нашей пехоте.

Вокруг уже много убитых. Раненые уползают в тыл, окрашивая кровью снег. Где-то рядом, напротив меня, раздается страшный грохот. Это с ходу налетели в лоб друг другу два танка. Они пытаются перевернуть один другого. Я этого не вижу, просто догадываюсь о происходящем по скрежету металла.

Вместе с пехотой я продвигаю вперед и свои минометы. Вдруг увидел наш звездный танк. Он горит. Чуть поодаль лежит в снегу танкист. Убит и уже наполовину обгорел. Я вспомнил его невысказанную симпатию к Шуре. Где она, Шура?

Весь день стоим на одном месте. Мне приказали перевести огонь минометов на западную окраину разрушенной деревушки.

— Мы уже завладели ею, — сказали по телефону из штаба. — Надо предупредить контратаку немцев.

Я выполняю приказ. Но вот следует новый: