Рычит, вопит медведь, разрывает криком небо.

Спрятался я в расщелине скалы. Другой тропинки-то нет. Наверху — непролазное скопище скал, словно стада на перегоне, а внизу — грохочущая река.

Целый божий день рычал медведь и ночь рычал, зажав мое щуплое дрожащее тело в скалах. А когда замолк и над его тушей закружились стервятники, я наконец сорвался — и бежать из полного ужасов ущелья…

Давно это было.

А новый сад Мелик насадил совсем недавно. Сад — потомок сада Хачипапа.

Редкие тени скользят по зеленому ковру склона. Председатель поселкового Совета Астг спорит с двумя гидрологами. А Мелик рассказывает об ущелье, о заботах тех, кто обуздывает его.

Перед нами теснина Воротана с девственными скалами вокруг. И прямо на скалах лес. А из леса к подножию Цицернаванка спадает белопенный поток. Это вода того самого некогда сокрытого родника. Шестьсот лет она пропадала. И вот туннельщик Мелик да инженер Граче отыскали ее, вывели к людям.

На той стороне бесплодного лона реки — царство колючек. От самого берега до высоких скал на Ладанных полях — целина с Цицернаванком посредине. На притолоке храма уже не растет куст-разрушитель. Астг сдержала свое слово.

«Радуйся и ликуй…»

В тени молодой яблони качается хмельной нарцисс. Далеко под ним в глубинах земли горит свет. Там прорывают туннель. А по дороге ползет зеленый жучок — газик. Приемник его разносит по ущелью звуки незнакомой, чужестранной песни.

Астг опускает руку в пену обретенного родника.

— Чудная вода. Пресная. Поднимем ее к новому поселку. Не пить же нам речную…

Шутка сказать, поднимем… Но разве не эти люди проложили дорогу? Астг брызжет водой в лицо Граче.

— Э-эй, не засни! — кричит она и оборачивается ко мне. — Нам нужно пять километров труб, чтобы эту воду сперва спустить в ущелье, а уж оттуда поднять на Ладанные поля… Всего пять километров…

С высоких круч стремительно скатывается вниз вода, ни больше ни меньше шестьсот лет прятавшаяся от людских глаз.

— В этом ущелье никогда не бывает зимы и туч, — говорит Мелик.

Астг смеется.

— Такое же холодоустойчивое, как ты!

— Есть кому греть, потому и не мерзну, — дерзко бросает Мелик.

Астг укоризненно взглядывает на меня. Астг одинока. Ее никто не греет. Пятнадцать лет ждать! Целых пятнадцать лет! Зато теперь, когда вот я рядом, почему-то опять сдерживает себя. Большую любовь иные скрывают под броней, и не подвластна она тогда никаким стихиям. Даже молнии, сорвавшейся с горы Татан, не поразить ее.

Жаждущая тень Цицернаванка тянется к текущему по дну ущелья Воротану. Зря тянется. Не достать ей воды.

Астг долго молчит. Потом, как бы стряхнув с себя ношу, звонко спрашивает:

— Так что скажешь, Граче?

— О чем ты?

— О трубах.

Граче улыбается.

— Привезу! Так и быть, привезу. Не то ведь покоя не дашь.

Астг обращается уже ко мне:

— А ты как? Выбрал участок?

— Выбрал.

— В каком месте?

— У Родника Куропатки.

Лицо Астг зарделось. Только на миг. И она вновь принялась за Граче:

— Воду поведешь наверх с таким расчетом, чтобы вывести ее у Родника Куропатки. Там крапива растет, надо с ней расправиться.

— Все сделаю, как велишь, дорогая тетушка, — согласно кивает Граче.

— Не тетушка, — замечает Астг. — Сейчас я тебе председатель поселкового Совета. Так-то, племянничек.

Астг смеется. И мне кажется, все вокруг оживает и даже земля уже не взывает: «Жажду — дайте воды».

Может, так оно и будет? Отойдет, забудется кручина «Оровела»? Оживет Родник Куропатки, все окрест напоит.

Вода ледников горы Татан сквозь толщу скал пробилась к людям. Она грохочет и зелено-белым пенным потоком течет по каменному руслу.

Вон новый сад, за ним зеленая гора, и уж потом Татан с покрывалом свежевыпавшего снега. Снег не опустился до входа в туннель. Должно быть, побоялся заморозить бесстрашную черешню. Милая моя черешня, одиноко жмущаяся к скале. Не дерево, а чудо!

— Белая радость на этой желтой мрачной скале…

Кто это сказал? Ах, Граче, он вернулся.

Черешня стара, а вход в туннель нов. Я свидетель рождения дерева, но не видел рождения туннеля.