Но вот музыка! Как рассказать о ней, этом самом неуловимом для описания искусстве? И тем самым - как объяснить волнение, охватившее меня, едва я услышал неповторимый голос - "Какую власть я над тобой имела!" в романсе, который с отчаянной страстью пела полузабытая ныне Обухова? Я увидел ее впервые на концерте в зале Консерватории, это был юбилей старого оперного певца Богданова (Богдановича?). Она вышла из правой двери, откуда появлялись и, верно, до конца Консерватории будут появляться все солисты - вышла огромная, в ярко-красном платье-балахоне вольного покроя, в таких и сегодня выступают крупные певицы - Ирина Архипова, например. Вслед за ней вышла знаменитая арфистка Ксения Эрдели. Объявили номер, но с первым же аккордом на арфе лопнула струна - извольте радоваться. Все остановились, конферансье вынес коробочку с инструментом, Эрдели что-то там поискала, покачала головой, и арфу унесли - только ее и видели. Обухова пела под рояль. Вот в тот раз я впервые и услышал запавшее в душу "Ты помнишь ли...". Кстати, в концерте участвовала А.А.Яблочкина, которая читала монолог из "Марии Стюарт". Она была в болотного цвета платье с турнюром(!), видимо, не концертном, а из своей молодости.

А это незабываемое ощущение, что вызвали у меня резкие звуки тромбона мороз по коже!
– после заклинаний Германна в спальне графини, когда я мальчиком впервые услышал "Пиковую даму" в Большом? (Ханаев - Германн, Фаина Петрова - графиня). Не забыть ощущение восторга, которое охватывало меня всякий раз, когда я слышал в исполнении Козловского заключительную фразу арии Фауста "Я - любим!" Невозможно описать его молодой, сильный, красивый голос и это ликующее крещендо - "Я - любим!" Успех был такой, что дальше спектакль можно было не продолжать. Незабываемы эти мгновенья, пережитые мною, мальчиком, в сверкающем золотом зале Большого театра. Тогда впервые открывал я для себя и музыку, и замечательных артистов, которые ныне уже ушли со сцены...

Имя Марины Семеновой я впервые услышал в очереди за билетами, перекличка шла в 6 утра, и я добирался до кассы на первом трамвае. В очереди театралы говорили о постановках, голосах, артистах и можно было узнать массу подробностей о личной жизни знаменитостей. Услышал о Семеновой и сразу вспомнил ее фото в газете 1933 года, оно было напечатано в связи с ее гастролями в "Гранд-Опера". Танцевала она там "Лебединое" с Лифарем, но о нем, разумеется, не было ни слова. Так вот, я купил билет на "Баядерку" спектакль, специально восстановленный для Семеновой в связи с ее десятилетним юбилеем на сцене театра. Помню ее выход - она появлялась под розовым газовым покрывалом и по трем ступеням торжественно, медленно шествовала вниз. Зал встретил ее бурными аплодисментами, а я возмутился публикой-дурой: я решил, что это Гамзатти, которую танцевала Любовь Банк, и что зрители все перепутали, и весь взвод идет не в ногу - один, мол, я такой умный. Но, как выяснилось, поклонники своих кумиров никогда не путают.

Во втором акте Семенова танцевала знаменитую вариацию со змеей и имела такой успех, что бисировала ее. Я впервые увидел настоящий артистический триумф: долгие аплодисменты, крики "бис" и "браво".

P.S. 1998. Правда, Плисецкая мне сказала, что "бисирование в Большом отменили в 1935 году, но, может быть, в тот вечер сделали исключение?" Думаю, что так и было.

Я очень хорошо помню, что после вариации вышла солистка для следующего номера, встала в препарасьон на пуанты, но публика неистовствовала, вызывая Семенову, пока дирижер не дал знак бисировать. А бедная солистка так и простояла на пуантах, пока Семенова снова танцевала. В середине вариации она отбрасывала прочь корзинку со змеей, и быстрая часть вариации снова шла под сплошные аплодисменты. С того вечера я примкнул к поклонникам Семеновой:

Хотелось быть ее чашкой,

Братом ее или теткой,

Ее эмалевой пряжкой

И даже зубной ее щеткой!..*

На "Лебедином" долго, до последнего поклона аплодировал ей и кричал откуда-то с верхотуры; вырезал отовсюду фотографии, написал ей и получил автограф; пошел на оперу "Даиси" только потому, что она там исполняла лезгинку - в длинном грузинском платье, ног не видно. Однажды поехал в клуб НКВД(!), где в концерте она танцевала "Гавот" Люлли, сцена там была крошечная, она вышла в фижмах, в пудреном парике, со страусовым веером, все было жеманно, "маркизно". Мы долго хлопали, требуя повторения. А Семенова договаривалась о чем-то с пианистом за кулисами, но там было так тесно, что из-за кулисы торчала юбка с отставленной вбок божественной ножкой... Зал продолжал хлопать, и, заканчивая разговор с пианистом, Семенова вышла на сцену, сделав буквально один шаг, присела в изысканном реверансе - отстаньте, мол, дайте же договорить!
– и скорее обратно за сцену. Утрясла там все и повторила номер. Почему же это я так ясно помню?

P.S. 1998. "И вовсе это не потому, что тесные кулисы, а потому, что Семенова такая, - сказала Майя.
– В Большом, как ты знаешь, есть куда спрятаться, однако Марина Тимофеевна канифолила туфли так, что часть пачки мелькала из-за кулисы и в зале было видно, как она юлит, а публике только этого и нужно. Все у нее рассчитано, ничего случайного".

Но, в общем, я ее видел мало, вернее - она танцевала не часто. Сценическая судьба ее сложилась, на мой взгляд, несчастливо. Мало премьер, мало партий. Расстрелянный муж Карахан. Одна травма, другая. Предрасположение к полноте. Теснила Лепешинская молодостью и партийностью.

P.S. 1998. В конце сороковых годов она была уже грузная и, кроме царственности и величия, ничего не осталось. Она стала выдающимся педагогом-репетитором. Вот тут-то судьба и столкнула меня с нею лично, но это было прикосновение к идолу, и много позолоты осталось на моих пальцах. Мне нужно было несколько раз снять ее в классе на занятиях. И почти каждый раз она подводила съемочную группу, просто не приходила, не предупреждая и не извиняясь. И мне уже

Не хотелось быть ее чашкой,

Ни братом ее и ни теткой,

Ни ее эмалевой пряжкой,

Ни даже зубной ее щеткой.

Но к ее незабываемым творениям на сцене это не имело никакого отношения.

"Кавказский пленник" Захарова. 1939 год. Черкешенку танцевала Марианна Боголюбская, которая в дальнейшем не сделала ничего, заслуживающего внимания. Я тогда, сам того не понимая, был уже балетоманом и достал билет на премьеру. Запомнился Асаф Мессерер, который виртуозно танцевал вариацию конькобежца, во фраке и цилиндре. Но подлинной звездой стала Ольга Лепешинская, которая танцевала Полину - светскую красавицу, из-за коварства которой герой и бежал на Кавказ. Запомнились ее поклоны - она появлялась в па-де-бурре перед занавесом, раскрывала огромный страусовый веер, приседала в глубоком реверансе и вдруг взлетала, скрываясь за занавесом. Это вызывало новый взрыв аплодисментов. Впоследствии я видел ее в разных балетах, и прощальные поклоны после представления были как бы продолжением спектакля - она висела на занавесе, прыгала, лягалась, засовывала кулак в рот и давала партнеру из своего букета цветок - всегда один. По молодости лет она мне нравилась, не последнюю роль в этом играл ее успех, у нее была своя публика и толпа поклонников. Многим импонировал ее стиль - спортивность, техничность, она лихо вертела туры и фуэте. Но с годами я понял, что технику подменяли молодость и сила, а артистичность - темперамент.