Олег с Ритой выскакивают как ошпаренные, успевают вскочить в соседний вагон. Рита плюхается на сиденье и закрывает глаза. Олег стоит рядом, загораживая ее от входящих и выходящих, машинально рассматривает рекламу весь вагон ею густо облеплен. Ослепительные улыбки холеных дам призывают покупать хорошие (и дорогие!) зубные пасты и щетки, красавец атлет бросает прямо в смотрящего на него копье - рекламируется препарат против боли, медовая улыбка и лживые глаза адепта новой веры обещают немедленную нирвану. "Господи, помрги...
– взывает в пространство Олег, понимая, что никто ему не поможет, он сам должен найти выход.
– Может, попробовать разгружать вагоны, как все мы делали на младших курсах? Да теперь, говорят, везде, даже там, мафия..."

– Ай да мама! Да тут всего наготовлено аж на целый полк!

Рита распахнула дверцу высокого холодильника и замерла в восхищении. Все, ну все предусмотрела мама.

Недели две ничего покупать не придется. На столе - записка: "Красное вино в баре: его не пьют охлажденным. Деньги в верхнем ящике. Целую, мама".

Плохого настроения как не бывало.

– Сначала - в ванну!

Какое блаженство: горячая вода, ароматная пена, душистый шампунь!

– Можно к тебе?

– Залезай!

Ванна маленькая. Им тесно, но весело.

– Ой, не брыкайся! Затопим ванную.

– Потри мне спину... Вот так...

– Ты меня любишь?

– Ужасно! А ты?

– И я.

Потом, обмываясь, вместе стояли под душем, и он ласкал ее смело и нежно, как в первые дни их пока еще недолгого брака. Руки скользили по атласной груди, узким, стройным бедрам, и было невыносимо ждать.

– Пойдешь ко мне, солнышко?

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас. Умираю... Смотри, что со мной.

– Вижу, вижу...

Рита шаловливо и радостно - как он хочет ее!
– коснулась пальчиком "пестика" - так они его, шутя, называли, - натянутого, как стрела, рвущаяся в полет, и Олег схватил ее с жадностью, поднял и, боясь уронить, чувствуя обольстительную тяжесть ее мокрого тела, шагнул вместе с Ритой из ванны на пол.

– Хорошо, что у тебя ноги длинные, - весело шепнула Рита.

Вытираясь одной большой простыней, они смеялись и целовались, ласкались и прижимались друг к другу.

– Надо высушить волосы, - вспомнила Рита.

– Потом, - властно шепнул Олег.
– А вообще, сами высохнут: такая жара...

Он знал, чувствовал, что она тоже хочет его, и с такой же силой.

– Выпьем вина?

– Выпьем!

Пока Олег откупоривал бутылку, Рита расстелила на диване простыню. Он подошел к Рите с двумя наполненными дорогим красным вином бокалами, и она, как впервые, увидела, до чего же красивое у него тело.

– За тебя!
– Его глаза сияли.

– За нас.

– Иди ко мне поскорей, родная моя.

Давно уже не было им так хорошо вместе - так блаженно и страстно, благодарно и успокоенно. "Никому ее не отдам, - подумал Олег, с обожанием глядя на Риту, - накинув сиреневый, с кружевами, халатик, она хлопотала у праздничного стола, улыбаясь ему совсем как прежде.
– Обыщу всю Москву и найду какой-нибудь заработок. Тем более что надвигается отпуск".

***

Отпускные выдали - курам на смех, и Олег стал лихорадочно действовать, а за ним и Рита. Ей повезло первой: подруга нашла девочек, рвущихся на геофак.

Испуганные возможным конкурсом мамы платили вполне прилично, и Рита с гордостью приносила домой и продукты, и деньги.

– Они думают, я что-то могу, - смеялась она.
– А я и не отрицаю. Молчу загадочно.

– Но ты и вправду можешь, - хмуро сказал Олег: этот ее смех резанул по самому сердцу.
– Ты ведь знаешь, о чем там спрашивают.

Надо было защищать Риту - от цинизма, не правды, от нее самой.

– Ну, во-первых, каждый год - всегда что-то новенькое, - не принимала его защиты Рита.
– А во-вторых, им нужен самый элементарный блат. Мамы надеются как раз на него: думают, я знаю кого-то в приемке.

Невозможно было видеть эту ее усмешку, жаль было девочек, их доверчивых мам. Но Олег больше не сказал ни слова: какое имел он право кого бы то ни было осуждать? Он сел за стол и написал объявление, предлагая свои услуги биолога, а наутро поехал к Вале на фирму, в новый, совершенно ему неизвестный мир.

В старом "сталинском" доме среди пыльного, обшарпанного убожества чистотой и великолепием сверкал всего лишь один подъезд. К подъезду вела выложенная белыми плитками, отмытая до зеркального блеска дорожка, по бокам зеленели подстриженные газоны, табличка с золотыми буквами сияла на солнце.