– Иногда. Так что, ты удовлетворила свое любопытство или продолжим?

Больше всего Жене сейчас хотелось встать и уйти, а перед уходом швырнуть что-нибудь в лицо этому сукину сыну, но в его голосе она услышала вызов. А на вызовы Женя всегда отвечала, поэтому, упрямо приподняв подбородок, заявила:

– Продолжим.

И продолжение было совсем другим. Женька хотела Дана наказать, взять инициативу в свои руки, заставить на этот раз мучиться его, но ничего не вышло.

Сначала все действительно было похоже на борьбу, и спортивное Женькино тело помогало ей удерживаться сверху, но Дан оказался все же сильнее и, уложив-таки ее на лопатки, прошептал на ухо:

– Мегера.

А потом стал целовать – медленно и тягуче, нежно гладя пальцами лицо, спускаясь вниз, неторопливо изучая и лаская ее тело. В какой-то момент Жене совершенно расхотелось бороться. Только закрыть глаза, только слушать себя и свои ощущения.

Он больше не просил смотреть на него. Он просто мягко и уверенно вел, а она покорялась. И это было… чудесно.

– Какая же ты все-таки сволочь, – сказала Женька, когда все закончилось, и она лежала, наслаждаясь охватившей тело ленивой сладкой истомой. – Но мне понравилось.

Дан рассмеялся.

До пианино они все-таки добрались. Но сначала был душ, и Дан смотрел, как Эжени подбирает с пола свою одежду. Ее волосы выбились из хвоста, Дан пожалел, что не распустил их совсем. Но еще успеет. Фигура у Жени была тонкая и натренированная. «Она могла бы стать балериной», – подумал он. Хотя представить Эжени в балетной пачке в роли белого лебедя было проблематично. Скорее уж черного.

Дан лежал, слушал, как шумит в душе вода, и улыбался своим мыслям. Вот ведьмочка – это ее роль.

– Чему смеешься? – спросила завернутая в его полотенце Эжени, когда вышла из душа.

– Думаю подарить тебе на Новый год метлу.

– О-о-о… Зачем? – Женя повернулась к Дану спиной и начала одеваться.

– Летать над городом.

Ее плечи затряслись, и послышалось хихиканье.

– А что будет написано на ручке: «Порше» или «Мазда»?

– Ведьмочка, – Дан потянулся к ней и поцеловал плечо. – Чай или вино?

– А что еще есть?

– Пицца, сыр, виноград.

– А ты подготовился, – Женя повернула голову через плечо, и он укусил губами мочку ее уха. – Я буду все.

– Отлично.

Дан поднялся с кровати и стал натягивать джинсы.

– А концерт-то будет? – уточнила она.

– Я же обещал. Только не знаю, что ты хочешь послушать.

– Что ты обычно играешь?

– В последнее время я играю нечасто, хотя, по-хорошему, инструментом надо заниматься каждый день. Но это если речь идет о профессионалах. В основном я играю мамино любимое. И, собственно, для нее и играю.

– Маменькин сынок?

Они перешли на кухню. Дан достал с полки два бокала на тонких ножках, а потом открыл бутылку с вином.

– Можно сказать, да. Мама много работает и устает. Мне иногда кажется, что у нее голова вообще не отключается. И я играю, чтобы она немного отдохнула.

– Семья трудоголиков?

Дан разлил вино по бокалам, один передал Эжени и вынул из микроволновки разогретую пиццу.

– Боюсь, ты права. Трудоголизм у нас в крови, но я надеюсь, что мне это не помешает наслаждаться жизнью. Тут главное – найти баланс, – он приподнял свой бокал. – За гостью.

– За гостью так за гостью. – Бокалы, соприкоснувшись, зазвенели, и Женя сделала глоток.

Пицца после трудового дня и хорошего секса казалась даром богов. Какое-то время Женька вообще не могла говорить. Она просто жадно ела горячий хлебный треугольник с салями и сыром, запивая его вином.

Дан наблюдал за ней, отщипывал виноград и наслаждался картиной.

– Так что ты хочешь, чтобы я сыграл?

– Не знаю, – Женя пожала плечами. – Сыграй то, что любит слушать твоя мама.

И через четверть часа, когда они с вновь наполненными бокалами переместились в гостиную, он сыграл. Вернее, начал играть, но после первых же исполненных аккордов Женя глухо произнесла:

– Не надо.

Дан обернулся:

– Не надо?

– Нет, – замотала она головой. – Именно это не надо.

– Но там дальше очень красиво, это танго…

– … Пьяццоллы, я знаю. «Верано портено». И я его не люблю. Сыграй что-нибудь другое.

Дан не двигался, он смотрел на Эжени. Что-то в ней изменилось, она вновь стала чужая и будто сама не своя. Стояла, крутила бокал с вином, а потом залпом выпила его до дна.

– Что? – спросила с вызовом, почти враждебно.

– Ничего. Просто это не очень расхожее произведение. Больше для знатоков, скажем так. А ты его знаешь.