Шрифт:
– Да ты меня не слушаешь, Данилов? Я тебе о политике здешней партии, а ты – на измене! Олег тряхнул головой:
– Извини, накатило. Что-то с климатом тут неладно.
– Это с головой у тебя неладно! А вообще, Олег... Я бы считал тебя натуральным интеллигентом, уж ты не обижайся, не в нашем понимании, а как величают себя сами эти пустобрехи: «умный, ранимый, закомплексованный». Кстати, они и Чехова к себе причислили, Чехова! – который терпеть не мог эту полуграмотную, крикливую, озабоченную собственной исключительностью и значимостью и при том – ни к какому порядочному делу не способную братию! Ну да мы не о Чехове, мы о тебе. Я давно заметил: ты временами «зависаешь», как перегруженный компьютер! Начинаешь считать собственные потери и уроны, нерешенные проблемы, и вот они уже обступают тебя сплошной стеной, и остается одно: запить и – горевать о несовершенстве мира! И ты горюешь, но не запиваешь!
Так сказать, выкручиваешься насухую, дисциплинируешь себя, что-то делаешь, чего-то добиваешься, а дальше – все по новой! Не так?
– Так.
– Вот. Но что удивительно... Не я один это заметил. Вот готовлю я для здешнего мабуты головорезов. И чтобы вышло быстро и сердито, выбирал было кого попроще: рефлексы у них острее! А на поверку что выходит? Что ты со своими комплексами и прочей гнутью их сделаешь! Да не маши рукой сделаешь! Мне еще году в восьмидесятом инструктор нащ Палыч, говаривал: «С умным намаешься, он все через башку пропускает, зато когда освоит, то не рефлексами и не умом управляется – интуицией. Такой угадывает нападение до того как оно произойдет»
– вот что сказал Палыч. И добавил странно: «Если захочет угадать». И еще мне пришло на ум, из какого-то древнего воинского кодекса: «Лучший способ выиграть бой – это его не допустить». Или еще проще: «Совершенный воин не противостоит опасности: он с ней разминется». А древние знали толк в воинских искусствах!
– И к чему ты это, Искандер?
– Помнишь, я позвонил тебе в Москву, ты был вялый, как непросушенная вобла. Человек твоего склада в таком состоянии беззащитен: он не заметит приблизившуюся опасность только потому, что не захочет угадывать! Да и не нравится мне, когда друзья впадают в состояние тупой безнадеги. Потому, когда возникла необходимость у одного здешнего... даже не знаю, как назвать, пусть будет деловой человек, в услугах незаурядного охранника, я порекомендовал тебя.
Думаю, не ошибся. Там очень особый случай.
Зубров прищурился, пристально посмотрел на Данилова:
– Да ты опять меня не слушаешь?
– Охмелел.
– Нет. Просто таких, как ты, слова только отвлекают от постижения смысла.
– Слова вообще лукавы. Иное дело – музыка. Или – цвета. Зубров вздохнул, чуть наклонил голову набок, произнес раздумчиво:
– Знаешь, Данилов, что странно... Богом или природой, а тебе отмерено с лихим избытком. А ты печален, как звездный странник.
– Избыток уж больно лихой.
– Чего тебе не хватает, старый?
– Любви.
Глава 63
– Это вопрос не ко мне. А поелику касается несовершенства мира, с одной бутылки мы эту бестолочь не разъясним. Зубр задумался, позванивая в бокале с соком кубиками льда.
Знаешь, старый, какое удовольствие самое дорогое? Даже не глупость: наивность! Человечек бывает убийственно горд: не желает опускаться до гнусности жизни; он, видите ли, «выше этого». Что в итоге?
– Это ты меня воспитываешь?
– Это я вообще.
– Ты путаешь наивность и искренность.
– Да? И в чем разница?
– В возрасте. – Данилов улыбнулся:
– Согласись, хороший старый «Камю» вовсе не наивен. Но – искренен. Ведь «искренность» – от слова «искра». Это то, что зажигает своим теплом. Если нет тепла – не может случиться и такого чуда, как любовь.
– Да ты поэт.
– Как все мы.
– "Не говори мне о любви, о ней все сказано..." – напел Сашка, добавил хмуро:
– О любви не надо. Мы не понимаем женщин, как и они нас. Мы – как разнополюсные магниты: притяжение – есть, все остальное – от лукавого... С теткой даже говорить невозможно: слова мы употребляем те же, а смысл в них вкладываем разный. Абсолютно. Вот и получается: каждый говорит о своем, и есть лишь видимость понимания и диалога, а на самом деле – два монолога, два одиночества, и никуда никогда от этого не уйти. Да и не нужно их понимать, нужно просто любить.
– Может, это и есть настоящее понимание?
– До поры. Только до поры. А настоящего понимания нет, не было и не будет.
Разве что в романах. Потому и люблю литературу: она по-доброму лжива и тем – мудра.
Господа! Если к правде святой Мир дороги найти не умеет, Честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой!
Вот, пришло в голову... Какая-то пошлая, затасканная цитата. Не помнишь откуда?
– Из Пьера Жана Беранже. «Безумцы».
– Точно, безумцы. Все мы. Вот порой смотрю я на здешние Звезды, на это небо, и звуки ночного города слышу, города чужого, немилого, и приходит мысль: кто я? Что нужно мне здесь? Где мой дом?