Первые строки — проба пера, заклинание, волшебное слово, открывающее дорогу в чудесный мир, завораживающее откровение, потрясающая встреча с чудом по имени Вдохновение.

На вопрос о природе творчества есть много ответов, но нет одного-единственного, с которым согласятся все. Тайна творчества многогранна и так же непостижима, как таинство любви.

Поэтический талант Цадасы передался сыну. Нелегко было обрести свой поэтический голос при таком отце. Но именно суровая школа Цадасы помогла юному поэту найти свой путь.

«Однажды, усадив меня не то за уроки, не то за стихи, отец на минуту вышел из дома. Не успела закрыться за ним дверь, как я уже вскочил со стула и оказался на крыше сакли. Увидев меня, отец крикнул моей матери:

— Принеси мне верёвку, ту, что висит на гвозде.

— Зачем тебе?

— Я хочу привязать Расула к стулу, иначе из него не выйдет никакого толку, — отец спокойно, основательно прикрутил меня к стулу, тихонько стукнул по лбу и показал на бумагу: — Всё, что там, перенеси сюда!»

Но тогда Расулу не было свойственно прилежание. Как, впрочем, и позже. Больше всего остального его влекла сама поэзия. С ней он забывал обо всём, кроме того, что стихи должны быть услышаны. А ещё лучше — напечатаны. Обуреваемый жаждой славы, он предложил свои стихи школьной стенгазете. Проведя бессонную ночь в ожидании своего поэтического дебюта, Расул отправился в школу пораньше. У стенгазеты клубились первые читатели, поджидая автора. Но ждали не только они — Расула ждали первая слава и первое разочарование.

После стенной печати стихи Расула стали появляться на страницах газет, районных и городских. Появились первые отзывы. Одни были хорошими, вдохновляющими, другие...

Один из таких «других» отзывов помог Расулу обрести своё литературное имя.

Поначалу он подписывал свои стихи псевдонимом отца — «Цадаса». Но то, что было правильным в обычной жизни, оказалось неправильным в творческой судьбе. Люди, не ведавшие о его поэтических устремлениях, недоумевали: «Послушай, Расул, что случилось с твоим отцом? Раньше он писал такие хорошие запоминающиеся стихи, а теперь читаем-читаем, и ничего не можем понять». Расул понял, что за свои стихи он должен отвечать сам, и стал их подписывать «Расул Гамзатов».

Однако позже, когда талант Гамзатова окреп, уже другие начали говорить, что это отец пишет за него стихи. Это завистливое злопыхательство сопровождало Гамзатова многие годы, даже когда его отца уже не стало. Поэт отвечал, что Цадаса пишет за него и теперь.

Сыну от отца достались не только талант, но и замечательное чувство юмора, подкупающая самоирония, свойственная сильным личностям.

Цадаса ещё многие годы оставался требовательным наставником молодого поэта. О его первых опубликованных стихах, как вспоминал Расул Гамзатов, Цадаса говорил: «Если взять щипцы и порыться в этой золе, то можно найти уголёк хотя бы для того, чтобы прикурить папиросу».

Гамзатов признавал правоту отца. В беседе с Владимиром Коркиным он говорил: «Я считаю началом своей творческой жизни то время, когда люди стали меня читать, а не брать газету с моими стихами на раскурку. Первые стихи я писал к календарным датам, как метко определил Евтушенко, — это “датская поэзия”».

Но вернёмся к первым поэтическим опытам юного Расула. Об этом написано много и по-разному. Одно яркое воспоминание стало почти хрестоматийной легендой — о том, что первые стихи Расул написал под впечатлением потрясающего события — в Хунзах впервые прилетел самолёт, а на нём — знаменитый лётчик Георгий Байдуков.