— Ты вела себя прекрасно. — Рейкс поднялся и подлил ей виски. — Забудь Сарлинга. Теперь он уже ничто. Огромный нуль. Скоро для тебя наступит новая жизнь. А пока нам надо кое-что доделать, кое-что подчистить. Для начала забудь о Бернерсе. — Рейкс бросил ей на колени ее досье. — Уничтожь вместе со светокопией. Я не читал это и не хочу читать.

— В нем нет ни слова о том, какая я теперь, с которой знаком ты, Энди.

Рейкс опять еле сдержался. Это далось ему нелегко. Он уже понял: то, что они вместе бились над одним — убрать Сарлинга, — дало ей ощущение слишком близких и теплых отношений с ним. Меньше всего он хотел нечаянно показать ей, что хочет от нее избавиться, выкинуть ее из головы и из жизни как можно скорее.

— Сколько еще можно здесь жить?

— За квартиру заплачено до конца мая.

— Ну что ж, пока ничего менять не будем. Я останусь здесь до похорон. Потом съезжу в Девон. Надо как-то избавиться от капсул. Нельзя же их просто выбросить — это слишком опасно, и в гараже их долго держать тоже не следует. Однако это моя забота. А ты будешь здесь? Ночевать, я имею в виду.

— Пока нет. Сначала узнаю, как дела на Парк-стрит. Но, конечно, я всегда смогу прийти сюда и встретиться с тобой, Энди.

— Конечно. — Он улыбнулся, протянул руку к ее шее, приласкал. — А еще у нас на руках машина. Когда уничтожим капсулы, развяжемся и с нею, и с гаражом — со всем, что напоминает о старике. Боже, как я рад, что освободился от него.

Рейкс подошел с бокалом к бару. Повернувшись, он увидел, что на него смотрит Белль, и понял: пора ответить на вопрос, который терзал ее с первых проблесков рассвета. Тогда он затерялся среди страхов и волнений, но теперь выплыл наверх, требуя внимания. Понимая, что рано или поздно через это нужно пройти, Рейкс сам вызвал ее на разговор:

— Что с тобой?

Ты же знаешь, что со мной.

— Разве? — Теперь, когда разговор уже начался, он не предлагал ей помощи.

— Да. От него ты избавился. И рад этому. А как же я, Энди? Ты с радостью освободишься и от меня?

Рейкс улыбнулся и покачал головой с теплым сочувствием и пониманием, сказал спокойно:

— Мужчина и женщина, так много пережившие вместе, не могут разойтись, лишь учтиво сказав друг другу: «Прощай». Несмотря на особенные обстоятельства, несмотря на ответственность перед другими людьми, нам уже не вырваться из плена чувств, которые мы испытываем друг к другу, из плена того, что уже сделали, как бы ни было трудно в будущем… И здесь не нужны слова.

Но он произносил их, нанизывая, как бусы на нитку, они звучали как заклинания, отгонявшие ее страх, он бросал ей слова, как подачку, а взамен получал щедрую мзду, точно выверенную в свою пользу на весах мошенничества.

— Мы понимаем, что значим друг для друга. А остальное пока ничего не значит.

Рейкс привлек Белль к себе, не дав ей заговорить, да он и не нуждался в ее словах, потому что деловые отношения между мужчиной и женщиной должны заканчиваться безмолвным любовным ритуалом. Он обнял ее и поцеловал, отнес в спальню. Такие вещи были настолько важны для обмана Белль, что он, в конце концов, одурачил и самого себя — и в любовной игре, когда она лежала, опустошенная, в его объятиях, он все еще был во власти лжи, очарованный притворством. И вдруг, неожиданно для себя Рейкс восхищенно подумал, что любовь может прийти к людям — хотя и не к таким, как он сам, — помимо их желаний и мыслей.

Во вторник в «Таймс» появился некролог о Сарлинге на целых полстраницы. В тот же день Рейкс съездил в гараж и переложил капсулы в большую картонную коробку. Их было тридцать восемь. Он обернул ящик одеялом, увез в лес и спрятал под кустами. А пару дней спустя его нашли двое мальчишек, принесли домой и переделали в клетку для кроликов.

Белль, пока не было Рейкса, прибрала в квартире, постелила чистые простыни и наполнила холодильник новыми припасами. В мусорной корзине она заметила рваный кунардский проспект. Вынув его, Белль нашла внутри две разорванные пополам страницы записок Сарлинга. Теперь, когда старик благополучно исчезал с ее горизонта, когда с его смертью свыклись и на Парк-стрит, и в прессе, и в Сити, а до кремации осталось всего два дня, ее охватило искреннее любопытство к этому изданию. Она подклеила проспект и заметки прозрачной лентой и положила на ночной столик, под журналы, чтобы потом почитать. Через полчаса, когда вошел Рейкс, она уже и забыла об этом. В ту ночь, впервые после смерти Сарлинга, она осталась наедине с Рейксом.

На другое утро он первым поездом уехал в Таунтон, там пересел в свою машину и поздним вечером вернулся в Лондон. Назавтра Белль пошла на похороны Сарлинга, а Рейкс весь день просидел дома, позвонил Бернерсу, сообщил ему те мелкие новости, которые у него появились, и сказал, что в следующие две недели Бернерс всегда может связаться с ним через Белль, если позвонит на Парк-стрит. Потом он собрал два чемодана — в один положил свои пожитки, а в другой — досье и светокопии. Центральное отопление в Девоне шло от старомодных колонок. В одной из них он и сожжет эти документы.

Белль вернулась в шесть. На похороны она ходила в черном костюме, черной с белым шляпке, а помада, будто из скрытого уважения к умершему, была бледной, как ее лицо. Белль зачесала волосы назад и строго перехватила их булавкой, отчего так изменилась, что казалась Рейксу почти незнакомкой, и он понял, что ему это нравится. Стоит убрать ее «ну», «кажется», «я думаю», «правда» — и через несколько недель она с легкостью поднимется до уровня Мери. Что-то в ней все-таки есть, беда в том, что она не знает цены этому «что-то». Рейкс поцеловал ее и крепко обнял. Завтра по пути в Девон ему придется подумать, как с ней быть: слишком уж много Белль о нем знала. Придумать план для нее проще, чем для Сарлинга. А вот исполнить гораздо труднее. Сарлинга он ненавидел. А эта девушка пробуждала в нем иногда почти нежность… страсть, во всяком случае.