Я не шикую и сейчас, но реальные расходы на мое питание вне дома таковы (и они не могут быть меньше без домашних «тормозков»), что они никак не укладываются в те 20-40 гривен, что мне всю мою жизнь Юля выделяла на дорогу и питание на месяц (этой суммы едва хватало на дорогу по самому дешевому тарифу, по которому по городу практически и не поездишь). Иногда только питание в месяц занимает 150 гривен, иногда 300 гривен без деликатесов. Все зависит от многих факторов.

Получается, что я эти деньги тратил и раньше, добывая их правдами и неправдами, – когда больше, когда меньше, – но никто их не видел, не учитывал, не брал во внимание (и не понимал что эти деньги я не брал из домашних денег, т.е. из той зарплаты, которую я им отдавал), хотя их можно было бы значительно уменьшить, если бы брал питание из дома, если бы в холодильнике не была всегда «торичелева пустота». И вырученные из такой экономии деньги тоже попадали бы в семейный бюджет. И меньше было бы, наверно, срывов на дикие пьянки с друзьями, меньше напряженность в семье. Хотя для напряженности, я думаю, поводы обязательно бы нашлись.

На сегодняшний день я погасил почти все личные долги перед всеми, остались текущие мелочи, – я вышел «на финишную прямую». Появился «свет в окне». Никто из них не принял ни материального, ни морального участия в этом моем почти годичном марафоне, – только старались «ставить палки в колеса». Теперь бы вздохнуть, но придется платить за съем квартиры, когда найду и сниму.

Помогать им в ближайшее время я не планирую, – мне надо постараться устроить свою жизнь как можно скорее, а это потребует много денег. В любом случае знаю, зная Юлино извращенное восприятие окружающего, что любая помощь в ближайшие месяцы будет ими и ею истолкована как «подлизывание», как призыв «перейти на ее сторону», как авансы на будущее, или что еще хуже – как должное. А я ничего этого не хочу!

Не планирую еще и потому, что мне надо остыть от нанесенных мне обид. А что будет в будущем, – время покажет. Уверения Юли о том, что алименты на Валеру она с меня не потребует, как-то трудно принять на веру. Если она вдруг что-то надумает, или возникнет какая-то трудность, или кто-то что-то скажет, или вдруг взбредет в голову идея что я шикарно живу, или зависть и ревность к тому человеку, с кем я буду жить, – все очень легко переиграется для удовлетворения собственного эго.

Мне кажется, порой, что кроме денег и имущества их ничего более не интересует. Старался следовать их примеру, однако становится так гадко, что… Словом, гадко!

Словом, забираю компьютер, видеомагнитофон, радиотелефон, электродрель (ту, что вы когда-то мне подарили), кое-что из инструментов, фотоаппараты, медицинское оборудование, одежду, свои золотые изделия (перстень, цепочку, обручальное кольцо) и пр. Кстати, после того, как я попросил их собрать именно все это, они перестали меня терроризировать срочностью вывоза вещей, – видимо этими предметами им хочется еще попользоваться, пока есть время и возможность с ними не расставаться.

Отдыхал я всегда меньше каждого из всех них. И среди года, и в течение недели, месяца, и в отпускной сезон. Мои отговорки, отказы от отдыха в пользу зарабатывания денег принимались с удовольствием с начала всех времен всеми ими! Я молчал, что это мне тяжело, и никто из них об этом не задумывался. И я завидовал им тихой доброй завистью. И радовался за них! И молчал! Это только последние годы я стал об этом громко говорить, но ничего не исправлял.

Одна из причин наших разногласий в том числе и потому, что я без регулярного и летнего отдыха уставал и устаю до такого предела, что мне на днях диспетчер на фирме сказала, что я дохожу порой до того, что я не понимаю в какие-то моменты того, что она мне говорит, самые простейшие вещи. И это там, где не надо принимать коренным образом важных решений. А каково мне и рядом работающим со мной людям в приемном отделении, в терапии и других отделениях, на «скорой»? Мне стоит порой огромных усилий в больнице и на «скорой» сосредоточиться, настроиться, заставить себя что-то делать – от усталости.

Отдых в Карпатах, может быть, кажется моим домашним такой же немотивированной затратой, как и мои пьянки, но я впервые в жизни за свои 42 года понял, какой я же был дурак, что добровольно отказывался от этого все эти годы, – отдавал Юле свои путевки, отдавал деньги, а сам пахал, пахал, пахал! Благодаря этому отдыху в Карпатах я смог выжить, смог доработать до сегодняшнего дня, смог погасить долги. И при этом не свихнуться.

Из-за отсутствия любого отдыха я мало общался с ними всеми. Мы почти никуда вместе не ходили. Максимум того, что я себе позволял, – это сон. Но дома был еще и «наркотик» в виде компьютера, который тоже «крал» у меня и эти крохи сна и приносил дополнительное напряжение. Это тоже одна из причин, почему я не хочу оставлять им дома никакой компьютер.

В любом случае напряжение между нами в семье наросло до такой степени и давно, что когда я приходил домой, то получал дополнительное напряжение, а на работе пытался отдыхать и расслабляться (не напиваться, а без алкоголя расслабить нервы, поспать, – на работе я не пью никогда), чтобы не «сойти с дистанции». Это тоже приводило к неприятностям на работе, добавляло проблем дома.

Да, я всегда говорил, что работать мои родители меня научили, а отдыхать нет. Но это можно было бы исправить. Никто этого не хотел. Юле это было удобно! Более того, все наши совместные мероприятия и походы обставлялись таким образом, что потом я о них только жалел. После похода всех вместе в оперетту (приезжали питерские артисты, пацанам страшно этот поход и сама оперетта понравились) Юля тут же, по дороге домой заявила, что это зря выброшенные деньги, и лучше бы я их отдал им наличными (билеты достаточно дорогие, особенно для моей зарплаты, хотя куплены были тоже не с заработной платы). Любой поход куда-либо становился всегда пыткой из-за Юлиной неорганизованности, спешки, опозданий. Складывалось впечатление, что мне это больше всех надо, я злился, и в конечном итоге уставал больше, чем отдыхал. И я каждый раз клялся, что организую это в последний раз!

Все друзья и даже мало знакомые люди все эти годы спрашивали меня, как я это все выношу, хотя сталкивались только с отдельными проявлениями и пунктами моей жизни в семье, с тем, что на поверхности. Кто лучше знает меня и ситуацию, – удивляются, что я столько лет терплю. Я пытался для себя это назвать тем, что называется «нести свой крест», но больше не могу! И зачем?

А было ли что-то хорошее? Наверно, было. Только я не помню. Всякое, что я делал от души извращалось, обсчитывалось, обсасывалось: «Лучше бы деньгами и/или продуктами!» – вот какие были часто ответы, хотя и деньги отдавал, и голодными не были. Подарки Юлей принимались часто без души (это в лучшем случае), – она не слушала ни себя, ни меня, а только чужих людей, которые говорили ей, что этот подарок – это круто, здорово и какой я молодец. «Прозрение» приходило не спустя несколько дней, а через недели, когда у меня перегорали и хорошие помыслы, и горечь за нанесенную обиду, и оставалась только пустота и безразличие. И только после разговоров с теми чужими людьми, после их увещеваний, «квохтаний», похвал в мой адрес, она уже довольная подарком не только не говорила спасибо, а «просто случайно рассказывала мне, что ей сказали там-то и там-то об этом моем подарке».