Это известие потрясло ходоков, пожалуй, сильнее, чем факт непредвиденной отлучки почти на полтора года. Даже иронично улыбающийся рассказу временницы Джордан, онемел от неожиданности. В конце концов, слушать о перипетиях налаживающихся отношений – одно, а знать результат – другое. И вот это, другое, они как-то не предвидели.

– Но-о… – в долгом выдохе отреагировал Иван, ощутив укол ревности.

Между ним и Хеленой ничего не произошло, он даже тяготился её выбором, но всё же подспудно зрело предположение развития отношения более близкого. И вот – бац! – мальчик…

Костёр догорел.

Нелепой серой кочкой замер Джордан, сморённый сном: голова набок, опущенные плечи, безвольно брошенные руки на ноги, сложенные калачиком. Иван уткнул подбородок в колени и бездумно выискивал последние вспышки живого огня, порой проглядывающие в кострище. Шилема сжалась в комок, глаза её поблескивали в сумрачном свете наступающего дня.

Воздух посвежел, шевельнулась листва от дуновения ветра.

– Скоро сюда прибегут скамулы, – нарушила затянувшееся молчание Шилема.

– Скамулы? – поднял голову Иван. – А-а… Зачем?

– Проверить, что я делаю… На месте ли… Доложить… – монотонно перечислила Шилема и вздохнула.

– Кому доложить? – тряхнул головой Иван: не ослышался ли?

– Совету… Хиркус тогда предложил создать совет колонии. И возглавил его. Арно поддержал, а потом первый из него вылетел из-за несогласия с остальными членами… В основном, с Хиркусом.

«Бред какой-то», – в который уже раз за ночь подумал Иван, но уточнять не стал.

– Значит, говоришь, скамулы прибегут проверять?

– Прибегут…

– А мы для них сейчас исчезнем, – решил Иван, тяжело поднимаясь.

От долгого сидения затекли ноги, не гнулась спина, болела шея. Иван потянулся, шумно выдохнул, разбудил Джордана.

– Нам пора.

– Э, КЕРГИШЕТ. Куда теперь?

– Вот и решим, куда. Шилема, ты с нами. Покажешь дорогу в посёлок.

– Конечно, с вами. А для чего я здесь торчу? Вас всё это время ждала. Верила… – Шилема кивала головой в такт словам, словно подтверждало каждое из них. – Но ещё темно, а дороги здесь нет. Тропа. По ней я хожу одна… Да и в посёлке просыпаются поздно.

– Вот и хорошо. Пока они спят, мы осмотримся.

– Пока мы будем идти, скамулы там переполох устроят.

– Не устроят. Мы по-тихому. Джордан, вставай!

Иван мысленно позвал облако. Вернее, просто пожелал, чтобы оно явилось. И оно обозначилось бледной громадной каплей в шаге от него.

– Шилема, руку!

– Я… – отступила Шилема.

– Шевелись и ничего не бойся!.. Джордан!

– Да сейчас я… Идите, а я сейчас! – Он неуклюже побежал за ближайший куст. – Ну, вот и я.

– Давай, входи! Сам.

– А пустит? – засомневался Джордан, но смело шагнул в нутро облака.

Облако приняло его, а следом Ивана с Шилемой. Рука временницы подрагивала. Иван отпустил её, Огляделся. Спросил:

– Что видите? Шилема?

– А…– она боязливо смотрела себе под ноги; они висели в полуметре от поверхности травы. – Всё вижу. А что?

– Пока ничего. Ты, Джордан?

– Тоже всё. А когда в первый раз… – буркнул: – тогда не видел. Мог бы и тогда…

– Вот и прекрасно.

Почти под ногами рдели угольки костра, темнел остов покосившегося шалаша, служившего обиталищем Шилемы в её долгом ожидании возвращения КЕРГИШЕТА.

– Показывай дорогу к посёлку.

– Здесь тропа…

– Шилема! – Иван укоризненно посмотрел на временницу; худое лицо её застыло, словно у сомнамбулы. – Показывай, где эта твоя тропа.

Она очнулась.

– Где мы?

– Не важно, – отмахнулся Иван. – Потом расскажу. Итак?

– Вот там… туда, – протянула руку Шилема и тут же испуганно одёрнула назад.

Ей показалось, что рука погрузилась в нечто податливое и осязаемое.

– Поехали.

– Поплыли, – уточнил Джордан.

Приметная тропа юлила между кустов и редких стволов деревьев, так что дополнительных указаний Шилемы не требовалось. К тому же вне тропы росла высокая трава, и топорщился ветками бурелом.

Облако неторопливо повторяло все изгибы тропы без воли Ивана. Впрочем, он отмечал каждый поворот и это, по всей вероятности, передавалось облаку. Сквозь него проходили, будто исчезая в настоящем, встречные низкие ветви деревьев, нацеленные прямо в лица ходоков. Вначале они пригибались или отворачивались, но чуть позже освоились.