Посмотрел я на его озлобленное лицо, полностью осознал всю никчёмность той мышиной возни, которую устроил во времени, бегая от смерти и от самого себя, и дух мой просветлел.

Впрочем, не уверен, понял ли я тогда сам ту мысль, что запылала в моём воспаленном от неудач сознании. Зато ноги уже несли меня к краю уступа, круто обрывающегося вниз к небольшой порожистой речке.

Четта завыл от радости, видя меня в западне. Он выкрикивал проклятия на мою голову, грозился всеми карами и плотоядно облизывал толстые губы, предвкушая расправу надо мной.

Я посмотрел вниз – острые камни недавней осыпи бросались в глаза и обжигали своим зловещим видом. Тело моё непроизвольно дрогнуло и напряглось, голова закружилась, и я со стоном отвернулся от притягательного зрелища.

Все боли мои утихли, даже заплывший глаз сталь как будто видеть, а обваренная нога перестала ныть.

Четта уже находился в пяти шагах от меня. Его глаза и без того на выкате округлились, ненависть в них сменилась удивлением, он, по-видимому, понял мои намерения раньше меня. Жертва ускользала из его рук, и он решил поторопиться, замахиваясь дубинкой для удара.

А я отшатнулся от него и бессильно закрыл заслезившиеся глаза, потому что под ногами не почувствовал опоры.

Мгновения растянулись до бесконечности, вырвав из моей груди крик отчаяния.

Я умирал в четвёртый раз…

Алёшка писал фантастический рассказ.

Он сидел прямо на полу посередине комнаты на коленях за старой пишущей машинкой и, напряжённо согнувшись и долго примериваясь к каждой букве, отрывисто стучал по клавишам одним пальцем.

Вокруг, на полу же, в живописном беспорядке лежали словари, учебники для пятого класса, цветная карта Луны, рисунки с кряжистыми звездолётами, карандаши и ручки, надкушенный бутерброд с маслом и ещё дюжина различных книжек.

Иногда Алёшка замирал, приоткрыв от неуверенности рот, и тогда его рука повисала в воздухе и раскачивалась в немом танце, следуя Алёшкиным мысленным видениям: в его голове стремительно проносились странные картины, какие-то неясные тени маячили на фоне причудливых зарослей невиданных растений, мелькали образы, обрывки каких-то действий и диалогов…

Герои фантастического рассказа, а их был целый класс – мальчики и девочки – из далёкого будущего, по ходу действия как раз стояли в молчаливом восхищении под лавиной ярких красок, многоголосого хора мелодичных звуков и ласковыми лучами местного солнца. Неведомое окружало их, то неведомое, которое страстно мечтал каждый из героев в свои неполные двенадцать лет.

Такая мечта будоражила и Алёшку…

Рядом с детьми, грузно осев на амортизаторах причальных тумб, тёмно-серебристой громадой остывал звездолёт. Его посадка произошла не по программе. Переходя из светового в другой режим полёта, в системе управления случился сбой и она, заметив планету Земного типа, решила на неё опуститься и дождаться помощи. Оказалось, что планета по всем параметрам благоприятна для жизни людей.

Планеты, на которых могли жить люди, воспринимались Алёшкой как не требующие доказательства их существования, тем более что он был знаком с книгами, где о таких планетах писали умные люди…

Где-то за тысячами световыми годами остались папы и мамы, воспитатели – ребята возвращались одни с планеты Флалила, где отдыхали на летних каникулах. Самостоятельность ребят неоднократно подчёркивалось в Алёшкином рассказе. Это давало ему возможность проводить свою точку зрения на действия и мальчишек, и девчонок.

Земля, конечно, уже знала о произошедшей аварии. И уже, о чём в рассказе упоминалось вскользь, чтобы не снижать напряжённости сюжета, на выручку детей мчались звёздные корабли.

А пока целый класс маленьких землян находился один на один со всей планетой.

Алёшка завидовал своим героям.

Время «космических бродяг» и первооткрывателей планет, к величайшему сожалению, ещё не наступило, и Алёшке было тесно на Земле, особенно тогда, когда он об этом думал, читал книги или, как это было сегодня, писал фантастический рассказ.

И, бросив своих сверстников на произвол нового неизвестного мира, он с удовольствием бы очутился среди них. Но единственное, что он мог сделать, так только приберечь для себя в рассказе местечко в образе одного из мальчиков. Естественно, об этом мальчике он упоминал чаще, чем об остальных ребятах.

Самой насыщенной и тяжёлой частью для чтения в рассказе оказалось начало, так как Алёшка постарался напустить страху на читателя, но не на ребят. А звездолёт, по рассказу, во время сбоя дрожал и трещал, вспыхивали и гасли огни, завывала сирена, мельтешили всевозможные роботы, врываясь в общую суматоху. Во всяком случае, когда он всё это представлял в мыслях о творящейся сумятице на звездолёте, терпящем бедствие, ему самому становилось страшно и неуютно в комнате, где таились покой и тишина.