– Куда торопишься, дорогой? – вкрадчиво спросил Кутя.

В это время Пуклик, распластавшись на отвесной стене андреевским крестом, искал за что бы уцепиться рукой. На вопрос Кути не ответил. Не хотелось, да и почему-то показалось, что отвечать и не надо. Что отвечать, если Он не знал каким образом оказался без присмотра у Крепости.

– Совсем созрел, – сдержанно констатировал Обжа. – Только к чему?.. Обращённые они всегда такие. Нетерпеливые…

– Пуклик, дорогой, – мягко заговорил Кутя. – Если ты сейчас не определишь своего отношения к Крепости, то никогда уже не сможешь её покорить… Может быть, повременишь, подумаешь?

Пуклик молчал и безостановочно двигался вверх. Ему мнилось – Он понял всё, всё обдумал и поступает теперь так, как следует.

– Совсем созрел… Только к чему?

Его команда победила с крупным счётом. Он был героем матча.

Ещё говорили об игре: как надо и как не надо было действовать в той или иной игровой ситуации, а Он решительно направился к Ней.

Она, готовая уйти, встретила его неуверенной улыбкой и сузила глаза. Он глянул на Неё и неприятно поразился морщинам на висках, у рта, на лбу. С отвращением отметил своё разочарование. Как-то всё, представляемое недавно в мыслях, происходило не так. Не красиво, что ли?

– Я тебя провожу!

Это был не вопрос, а утверждение, потому что Он так был уверен в себе, в правильности поступка, что об отказе даже не подумал. Оттого его утверждение прозвучало грубо и равнодушно.

– Приходят, уходят… – нудливо сетовал внизу Обжа. – Ни здравствуй тебе, ни прощай… Обращённые.

Только что, одолев трудный участок стены, Пуклик отдыхал. Выше – он поднимал лицо, прицеливался к оставшемуся пути – должно было пойти легче, но уже тонкой чертой засинел карниз перед самым выходом на стену. Карниз приближался неумолимо и вскоре стал видится более широким и менее одолимым, чем представлялось, когда он был ниже по стене.

– Я рад за него, он решился, – услышал Пуклик слова Кути. И ещё: – Пуклик, дорогой, могут быть неожиданности, при том и твои собственные. Крепости просто так не сдаются…

– Сам себя бойся, – подчеркнул Обжа.

Каждый звук, созданный внизу, достигал Пуклика по стене в виде сыпучего шороха, однако различим был явственно.

Вот карниз…

Весенний ледок позднего вечера звонко похрустывал под ногами. Они шли молча.

Пора бы что-нибудь сказать, – размышлял Он без энтузиазма. – Иначе произойдёт то же самое, что и десять лет назад. Он промолчит, а Она с обидой и жалостью посмотрит на него. После чего пути их разойдутся, и, пожалуй, с этого дня навсегда.

Тоска бессилия охватила его. Она перешла в злобу. Он злился на всё: на недавнюю игру, на себя, на Неё, постаревшую и, оказывается, ненужную ему, на то, что решил проводить её. Зачем Она мне нужна? – думал Он с остервенением. – А Она ведь уйдёт, если я промолчу… И пусть… Такая уж трагедия или потеря для меня? – трезво и холодно задал Он самому себе вопрос. – Для меня сегодняшнего? Обновлённого? Когда есть… помоложе…

Карниз. Пуклик медлил, долго к нему присматривался.

Кутя и Обжа внизу притихли. Ждут…

Она стала убыстрять шаги, кожа на скулах у неё натянулась. Она перестала искоса посматривать на него – пропал интерес. А Он не побежал за Ней и без сожаления посмотрел Ней в спину. И чего Он в ней видел особенного все эти годы? Просто сам придумал идеал.

И встретились они, и поняли без слов,

пока слова текли привычной чередой,

что бремя прожитых бессмысленно годов

меж ними бездною лежало роковое.

Стоило ли из-за Неё умирать от бега, обливаться потом и терпеть издевательства Обжи; теперь вот карабкаться на неприступную стену, чтобы после этого похоронить себя снова, уже связав жизнь с Ней, постаревшей некрасивой женщиной?.. Ради этого Он берёт Крепость? Ну, уж, нет!..

– Да ты не сдерживайся, садись! И ешь! Душа же, вижу, просит! – приглашал сладко Андромед и, поведя мощной рукой, указал Елену на свободно место рядом с собой.

– Давай, чего ты?.. – загудели, зачавкали аппетитно толстяки…

Подтянув себя под самый козырёк карниза, Пуклик нашёл опоры для ног, и освободил одну из рук, зашарил ею по-над-за головой. Схватиться было не за что. Стиснув зубы, он вновь и вновь искал, за что бы уцепиться. Наконец, кончики пальцев как будто нашли какой-то подходящий выступ…

Потерявший власть над собой, Елен кинулся к еде, схватил самый большой кусок и понял: вот оно – счастье!

– Лезет! – закричали тут все толстяки и двинулись к краю площадки. Елен, выставив урчащий живот, двинулся со всеми туда же. И как только он подошёл, кто-то с силой ткнулся ему прямо в пупок и отскочил… – Ату его!..

Пуклик раскачался и с маху бросил ногу вверх, на площадку, но нога ударилась во что-то мягкое и упругое и отлетела назад, потянув за собой Пуклика. Он замедленно отлепился от стены и стал падать.