Он изрёк:

– Нужна жизнь, чтобы мир был не бесплодным!

И семена его желаний формировали царства и подцарства органического мира…

– Здесь будет область разума, чтобы созерцать и познавать вновь нарождённый мир, – говорил он мириадами символов, и потоки их, как частицы его духа, пробуждали сознание у животных и растений…

Теперь он сам был Создателем, созидающим Началом и воплощением Всего Сущего…

Реальный мир.

– Вы в молчанку со мной не играйте. Говорите, что произошло? – Воробьёв, только вернувшийся из командировки, не отдохнул, устал и желал одного – выпить большую чашку крепко заваренного чаю.

Появление ранних посетителей было некстати. Невесёлые Мазков и Корчагин заявились к нему и молча сели на предложенные кресла по ту сторону директорского стола. По тому, как начальник отдела и завлаб делано равнодушно не обращали друг на друга внимания, Воробьёв предположил – поссорились. Подумал удивлённо и неприязненно: – «Им-то что делить, с чего бы враждовать? Одно дело делают…»

– Эксперимент наш, – глядя перед собой, сказал Мазков, – приказал долго жить.

– А-а, вон в чём дело. Рассказывайте! Давайте вы, Сергей Владимирович.

Корчагин неохотно проговорил:

– Что рассказывать? Их Программа куда-то исчезла… растворилась… От них сейчас сведения поступают скупые. Только по расшифровкам кое о чём догадываемся. Наукой они перестали заниматься. Апатия, частичный паралич… Застывают… – Голос Корчагина стал крепнуть, но обрёл прерывистость, как если бы ему не хватало воздуха.

– Надо исправлять положение, – воспользовался паузой Мазков.

– Что ты собираешься там исправлять?

Мазков впервые обратился лицом к Корчагину.

– Так что ты предлагаешь, в конце концов? Прервать?

Корчагин склонил голову к столу, кивнул.

– Постойте! – Воробьёв дёрнул щекой, схватил ручку, нервно покрутил её в пальцах. – Есть возможность исправить что-либо?

– Нет! – решительно ответил Корчагин.

– Думаю, да, – одновременно с ним, но неуверенно, произнёс Мазков.

– Так да или нет?

– Нет!

– Если Сергей так говорит… – Мазков усталым движением провёл кончиками пальцев от виска к затылку. – Значит, нет.

Они помолчали.

– Как я понимаю, – прервал тягостную тишину Воробьёв, – это не всё, что вы хотите мне сказать?

– Не всё, Олег Владимирович, – Корчагин покривил узкие губы в мучительной усмешке. – Не всё! Группа вот моя распадается. Многие решили поменять, как говорится, место работы. Уйти из лаборатории.

– Это почему же? – сообщение Корчагина не особо тронуло директора, у него от трудных дней командировки притупились чувства, однако умом он понимал – это неприятное известие. – Переругались?

– Нет… Я бы сказал, перегорели.

– Блажат, – высказал свою точку зрения Мазков и тут же начал оправдываться за произнесённое слово: – Взрослые люди, а представления у них детские какие-то. Ну, честное слово! Оторвалась у куклы рука – трагедия на всю жизнь. Так и они. Потому и говорю – блажь это. Сиюминутная. Завтра сами над собой смеяться будут.

– Не будут. Половина уже заявления написали… И я не против.

– А я не подпишу!

– Ваша воля.

– Именно моя! – Мазков раскраснелся, на лбу у него выступили капельки пота. – Потому не подпишу. Сам меня благодарить ещё будешь.

– Не надейся, – выпалил Корчагин.

Воробьёв постучал по столу торцом авторучки.

– Свои личные отношения выясняйте не на работе! Программу – в запись. Вы, Сергей Владимирович, напишите подробный отчёт о работе и укажите причину, по вашему мнению, прекращения эксперимента… Машинам работы достаточно. Всё!

Программа.

Вовочка проснулся, вяло сполз со стола, потёр заспанные глаза.

– Всё! – сказал он мрачно. – С Индевладом устойчивой связи нет, а то, что, возможно, от него доходит – чертовщина! Он возомнил себя Богом. Ни много, ни мало. Я ему в этом дурацком деле не помощник.

Он говорил, а вокруг него разыгрывался последний акт виртуального мира.

– Прощай, Вовочка! – подошла к нему и прервала его возмущения Татьяна. Её тихий проникновенный голос услышали все сотрудники. – Нас отключают. Но знай…

Селянинов, так и не понявший слов Татьяны, заметил, как медленно-медленно стал гаснуть свет, в наступающем полумраке начал стушёвываться интерьер лаборатории, а движения людей приобрели сомнамбулическую плавность. Татьяна взяла его за руку, приложила к своей щеке. Он видел её жест, но почувствовал прикосновение рук через неопределённое время…