— А до меня с каких пор есть?

Матвей шагает еще ближе. Теперь я различаю капли от дождя на его бомбере и козырьке кепки, они чистые и прозрачные, похожи на слезы. Это мысленное сравнение меня удивляет. Я миллион лет не плакала. Когда растешь с тремя братьями и проводишь время в основном с мальчишками, дружишь с их друзьями и учишься лазать по деревьям, как обезьяна, вместо того чтобы играть в дочки-матери со сверстницами, потребность пускать слезы по пустяковым поводам отпадает сама собой. Засмеют.

— Я зарубки не ставил. Просто мне есть дело до тебя. Уясни.

— Почему? — упорно стою на своем.

Громов буравит мое лицо тяжелым взглядом. Поджимаю губы.

— Да хотя бы потому, что ты мне жизнь спасла. Несколько раз, — усмехнувшись, произносит Матвей.

Его лицо от улыбки сразу преображается. Около глаз собираются лучики морщинок, на щеке появляется ямочка. Он чертовски привлекательный драный кот. И жутко бедовый. Меня тянет к нему как магнитом. Сопротивляться очень тяжело, но я пытаюсь, вопреки учащенному стуку сердца, слушать доводы рассудка.

— Тогда ты мне должен, — улыбаюсь миролюбиво.

Напряжение, витающее вокруг нас, падает на пару сотен вольт. Дышать становится легче. Громов тоже улыбается. Осматривает меня с ног до головы и, протянув руку, сдергивает с моего плеча сумку с ноутбуком, забирает ее себе. Не сопротивляюсь.

Мы ведь можем дружить. Как нормальные люди. Необязательно во всем искать романтический подтекст. Я к нему в девушки точно набиваться не собираюсь. И ему я не должна быть интересна ни в каком физическом плане. Я не мисс Вселенная. Я ей в пупок дышу.

Громову просто одиноко, не с кем поговорить и провести время. Его приятель Клим не произвел на меня впечатления хорошего друга, думает только о себе и своей выгоде. Наверно, не стоило так категорично обрывать с ним общение.

— Без проблем. Готов служить как верный паж. Только из черного списка достань. До дома подкинуть?

Матвей заметно расслабляется и больше не выглядит как бритоголовый уголовник, только что выпущенный из карцера. Он сильно похудел и остается бледным. Мне хочется затолкать в него пару пирожков, которые обычно готовит моя бабушка. Опять эта ненужная жалость… Никак не избавиться.

— У тебя нет прав. Я об этом помню.

— Тогда, может, ты нас подкинешь? — Показывает мне ключи от припаркованного за его спиной внедорожника.

Скептически приподнимаю одну бровь.

— Где ты взял эту машину? У Ледовского автопарк на любой вкус? Или угнал?

А что? Это очень в его стиле. Меня уже ничто не удивит.

— Это машина отца, — серьезно произносит Матвей, перестав улыбаться.

— Как он?

— Я не знаю, он со мной на контакт не идет.

— Он не звонил тебе, пока ты был в больнице?

— Нет, — отвечает резко, показывая, что говорить дальше на эту тему не собирается.

Ладно. Я тоже не всегда рада разговорам о своих предках.

— Как твоя голова?

— Работает.

— Я рада.

— Я тоже.

Дождь усиливается. Громов бегло осматривает парковку и хмурится.

— Где твоя машина? Можем поехать на ней, если боишься, что нас загребут копы. По секрету: у тачки блатные номера. Нас не тормознут.

— Громов, — закатываю глаза, — тебя так и тянет на приключения? Маловато было в прошлый раз?

— Люблю, когда сердце шарашит от выброса адреналина. Непередаваемые ощущения. Тебе нужно тоже попробовать.

— Спасибо, воздержусь.

— Так что?

— Старушку мою еще не вернули. После нашей первой встречи, — намекаю на обстоятельства нашего знакомства в ДТП с его подружкой-блондинкой, — все еще ремонтируют.

Матвей сводит брови к переносице.

— Три недели вмятину исправляют и бампер красят? Тебе пиздят, Коротышка. Запрыгивай в тачку, поедем твою старушку вызволять.

— Я с тобой не поеду, Громов. Ты недавно головой бился, и прав у тебя нет. — Складываю руки на груди. — Так что…

— Капец, ты упертая, — опять улыбается Матвей, и мое сердце, вопреки разуму, вновь ускоряется.

Матвей

— Семь утра, придурок… — стонет Клим, пряча башку под подушкой. — Че за приступ мазохизма?

— Нужно было вчера дотащить свою ленивую задницу до кровати, тогда я не смел бы тебя тревожить, — криво улыбнувшись, тыкаю в кофемашину.