Я решил не рассказывать Сергею всего, о чем узнал от Жанны с помощью лейтенанта. Если бы он услышал, что старый Зигфрид запер на железный засов четырех девушек в подземелье, где они были обречены на голодную смерть, потому что могли рассказать о своих мытарствах на ферме, Сергей, чего доброго, сам бы его прикончил. А помучил их Кайзер вволю: голодом довел до того, что одна даже сумела сквозь отдушину пролезть и вот, ему на погибель, сбежала. Пули старик, конечно, заслужил, но самосуда я допустить не мог, и у меня родился иной план, как мне казалось, законный и справедливый.

Приказа о дальнейшем наступлении все еще не было: наш полк немного вырвался вперед, и командование, очевидно, ожидало, пока подтянутся соседи. Предстоящая ночь обещала быть спокойной, как и предыдущая. Изредка вспыхивала перестрелка бог знает из-за чего: из лесу выскакивал ошалевший вепрь или напуганная дикая коза, наблюдателям с обеих сторон мерещились вражеские разведчики, под покровом темноты забравшиеся в нейтральною зону, и поднимался страшный шум, который прекращался и затихал так же неожиданно, как и начинался. Каждый раз Жанна чуть приподнималась на своем матраце и внимательно смотрела на меня, словно спрашивая, в чем дело. Я отрывался от карты или от черновика боевого донесения, улыбался как можно приветливее и давал ей знать безразличным жестом, что все, мол, в порядке и беспокоиться нет причин. Ясно, что девушка волновалась за своих подруг и побаивалась, как бы немцы не пробились к подвалу. Но моя спокойная улыбка убеждала, и Жанна снова укладывалась и поворачивала лицо к стене.

Перед двенадцатью вошел Сергей. Целый день он был на ногах, но не выглядел усталым, хотя лицо и побледнело. Я заметил, как он искоса взглянул на Жанну, когда сошел с последней ступеньки, но шаги его не приостановились, он направился к столу и сел. Она не пошевелилась, хотя безусловно узнала его голос. Наигранное безразличие обоих меня не обманывало — чувствовалось, что между ними протянулась невидимая нить, по которой циркулирует нечто вроде электрического тока.

Сергей снял планшетку, намотал на нее ремешок и положил на столик.

— Ну что? — отодвинул я карту и посмотрел на него.

— Я думаю, пора, — ответил он.

Только теперь Жанна повернула к нам лицо, словно поняла, о чем идет речь. На лице появилось такое же тревожное напряжение, какое возникало каждый раз, когда начиналась стрельба наверху.

— Пойду сам погляжу. — Я сложил карту и поднялся. Мне хотелось оставить их наедине и вместе с тем действительно самому убедиться, что пришло подходящее время.

Ночь была беззвездная. На небе клубились белесые тучи, и в воздухе висел влажный сумрак ранней немецкой весны. Иногда оживал едва уловимый ветерок с севера, и начинало слегка отдавать дымком и промозглостью прелых прошлогодних листьев.

Я повернул стереотрубу в сторону прогалины, надеясь разглядеть подвал господина Кайзера, но ничего не увидел. Значит, вряд ли видят его и немцы, можно незаметно подползти. Досадно только, что вход в подвал находится с западной стороны, — если нечаянно брякнуть замком или грохнуть засовом, противник услышит. Следовательно, мой план — это единственный выход: старик свои замки знает, он поползет впереди и потихоньку отопрет.

Удовлетворенный, я вышел из траншеи и пошел по ходу сообщения. С севера доносился глухой грохот, но на нашем участке царила тишина, будто вообще не было никакой войны. Песчаный склон, в конце которого торчала ферма, выделялся на фоне сплошной темноты. Не спеша продвигаясь вниз, я мысленно перебирал своих разведчиков, стараясь определить, кого лучше послать.

Я прошел мимо часового и сразу же увидел две тени, прислонившиеся друг к другу возле сарая, почти у самого входа в наш подвал: Жанна и Сергей. Шаги мои невольно на миг замедлились. Однако возвращаться назад уже нельзя было, и я пошел напрямик, будто ничего не заметил. И все-таки какое-то душевное смятение поднималось в душе — вид этих двух людей, которые неподвижно стояли рядом, молчали и держали друг друга за руки, заставил забиться сердце. На войне это поражало само по себе, ибо наполняло сердце опасением и тяжким предчувствием… Я заглянул в конюшню, окликнул вестового и приказал вызвать хозяина. Потом спустился в подвал, тяжело сел на скамью и застыл в ожидании, опустошенный и разбитый.

Тут же вошли и они — Сергей сел напротив, а Жанна забилась в угол. Несколько минут было тихо, как будто все мы ждали, чтобы кто-то заговорил первым. На ступеньках появился старый немец, осторожно спустился и стал. Я заметил, что впервые он перед нами снял шляпу и выглядел подавленным, точно ждал приговора. Я уже овладел собой и, тщательно подбирая из своего скудного запаса немецкие слова, объяснил ему, что и как он должен делать. Он покорно выслушал мой приказ, еще секунду взвешивал обстоятельства, в которых оказался, и на лице его вдруг мелькнула улыбка человека, понимающего, что терять ему нечего.

— Господин офицер полагает, что фермеру лучше погибнуть на своем поле, чем здесь, в подвале?

Он, кажется, иронизировал. Впрочем, я сдержался. Выдавать свои чувства перед ним было бы слишком унизительно.

— С вами пойдут двое моих людей, — сказал я, стараясь не терять равновесия.

— Ну что ж… — пробурчал он снова покорно, понимая, должно быть, что его ирония достигла цели. Помял в руках шляпу и наконец надел ее на голову.

— С ним пойдет Самчук и…

— Я! — опередил меня Сергей слишком громко.