Этого следовало ожидать, хотя, правду говоря, о такой возможности я не подумал. Я вовсе не собирался посылать Сергея — задание было слишком простым, чтобы выполнять его офицеру. Но почему-то я не решился вступать с ним в спор в присутствии Жанны и старого немца. К тому же и причины, побудившие Сергея вызваться, мне доподлинно не были известны: может, побаивался, что Кайзер попытается сбежать, а те, кого я хотел послать, не управятся и провалят дело? А может, просто не мог еще постигнуть чувств, так неожиданно охвативших его, и необходим был поступок, внешний толчок, который поставил бы все на свое место?

Очевидно, Сергей понимал, что я в замешательстве, и воспользовался этим. Не ожидая моего согласия, он подошел к стене, снял с гвоздя мой автомат и повесил себе на шею. Пожалуй, только теперь Жанна сообразила, что это должно означать. Она подбежала к Сергею и припала лицом к его груди. Он погладил ее по голове и отвернулся. Я заметил злорадную ухмылку на лице Кайзера и тут же, указав на лестницу, велел ему идти. Что бы ни означала его улыбка, я не имел намерения давать ему повод злорадствовать.

Он поковылял вверх, я — вслед за ним. Уже на середине я услышал позади себя и шаги Сергея.

…Два бойца подсадили Кайзера — он довольно легко для своих лет и для своей комплекции перевалил через насыпной бруствер. Сразу же, словно опасаясь, что старика поглотит ночь, поспешил вслед за ним и Сергей. Самчук переждал с минуту, пока они отползут, и тоже выскочил. Некоторое время я слышал шорох их одежды, можно даже было определить ритм движения каждого из них, потом все стихло. Дважды в течение нескольких минут вспыхивали вражеские ракеты, поджигая лохматое небо мертвенным огнем. Когда первая повисла над нейтральной зоной, я еще видел всех троих, после второй различить их уже нельзя было. Прошло десять минут в напряженном ожидании, потом еще пять. Потом еще несколько раз по пять… Ни одного выстрела, ни малейшего признака присутствия вражеских солдат по ту сторону прогалины… Помню, чем дальше, тем сильнее тревожила именно эта тишина, похожая на безмолвный заговор, эта подозрительная немота вражеских траншей, в которой чувствовалось нечто настораживающее и зловещее. Временами я искоса поглядывал на часы, хотя в темноте не мог различить стрелки, — по моим расчетам, все трое должны были быть где-то возле подвала. Я боялся услышать выстрел или грохот железного засова и вместе с тем надеялся уловить хоть какой-нибудь звук, свидетельствующий о том, что что-то происходит…

Должно быть, мой замполит чувствовал то же самое. Заметив, как я тревожно посматриваю на часы, он тихо сказал с ноткой упрека:

— Напрасно ты это взял на себя. Не наше дело спасать невольниц.

Его рассудительность меня разозлила. Я мог бы, разумеется, сказать ему, что в этом, собственно, и заключается главная задача наших войск как спасителей порабощенных народов, и позлорадствовать над тем, с каким трудом он подыскивает возражения, которые невозможно найти. Но сейчас было не до споров на общие темы. Уши жадно ловили звуки, но ничего нельзя было услышать. Вокруг стояла жуткая тишина, наполненная таинственностью и тревожным предчувствием.

Я решил подождать еще четверть часа. Если все в порядке, они должны возвратиться, если нет, взвод, ожидавший приказа на правом фланге, двинется в атаку и захватит подвал. Этого я, пожалуй, на самом деле не имел права делать, но ведь и оставить двух своих разведчиков на произвол судьбы я тоже права не имел. Четверть часа прошло, и я первым вылез на бруствер впереди ударного взвода. Несколько минут мы ползли незамеченными и были уже почти на середине нейтральной зоны, когда вдруг в небо взлетела ракета и ударил пулемет.

Первое, что я увидел, когда мы наконец захватили подвал, был труп Кайзера — почти перед самым входом. Двери выломаны, — ясно, что это сделал не Сергей и не он. Я бросился вниз, луч моего фонарика выхватывал поочередно каждый уголок огромного подземелья. Нигде никого не было — ни Сергея, ни Самчука, ни девушек… Только теперь стало ясно, что немцы нас опередили: хотя и потеряли кусок нейтральной зоны, но разведчиков наших захватили живыми.

…Наконец я оторвал взгляд от зарешеченных окон, повернулся лицом к стене и замер, пораженный. На фоне серого камня, испещренного выветренными, но еще отчетливыми следами пуль, стояло несколько застывших, словно оледенелых людей. Такие же серые и неподвижные, как посеченная пулями стена, они затаили в глазах мертвенный покой безысходности, в котором звучали тоска по жизни и вместе с тем презрение к смерти. Это были люди из камня, люди, высеченные из гранитной глыбы, поставленные в таком месте и в таких позах, что их легко было принять за живых.

Я не знал имени художника, создавшего эту скульптурную группу. Зачем он вдохнул в застывшие фигуры столько жизни и в то же время поставил их к стенке, где они вечно будут ждать смерти? Не жестоко ли заставлять даже камень, в котором почти все приходящие сюда ищут черты павших и узнают живых, постоянно ждать мига, когда грянет выстрел?..

В первые минуты от этого трудно было избавиться. Мне даже казалось, что среди них стоит Сергей — вон тот, высокий, в распахнутой рубашке, с высоко поднятой головой. Перед синими стволами автоматов его взгляд мог быть только таким…

И вдруг сзади зацокали медленные шаги, и звук этот, отраженный отвесными стенами, напоминал размеренный стук молотка по камню. Когда я оглянулся, женщина как раз появилась под аркой и вошла во двор. Еще несколько раз тоненькие каблучки цокнули по лоснящимся плитам, и женщина остановилась, очевидно решая, в какую сторону идти.

Через мгновение она направилась прямо ко мне и вдруг снова остановилась — теперь уже совсем близко, стройная и подтянутая, с подстриженной, мальчишеской головой. На ней было серое платье, в руке небольшая кожаная сумочка, у ног лежала перчатка, которую она уронила, когда увидела меня.