Шрифт:
Мне кажется, что в данном случае такое авторское определение является предупреждением. Похоже, что, разогнавшись по пути к поэме, поэт по инерции перескочил некую грань, попав вместо желанного жанра в царство едва ли не прозаической повести. Но он понимает это сам и потому предупреждает. И в самом деле — точности, пунктуальности, даже скрупулезности в зарисовке бытовых деталей в «Бессмертии» мог бы позавидовать не один современный автор повестей: вещи показаны всесторонне, они имеют все приметы материальности и отнюдь не похожи на двухмерные театральные декорации.
В дальнейших поэмах автор откажется от такой детальной обрисовки вещей и, густо творя масляную живопись даже не кистью, а мастихином, применит свои художнические способности не к вещам, а к изображению психологических перипетий и обстоятельств.
Можно было бы привести немало строк из «Бессмертия» и более поздних поэм, как, например, «Полет сквозь бурю» или «Четыре рассказа о надежде», которые проиллюстрировали и подтвердили бы это. Если первое произведение, словно задавая тон всей повести, поэт начинает с описания того, как тает в стакане горячего чая кусочек сахару, а самовар почти физически ощутимо выдыхает из себя пепел и жар, то нарисованные с не меньшей наблюдательностью детали в других поэмах уже существуют не сами по себе, а лишь как способ проявить и подчеркнуть внутреннее состояние человека.
От напряженья пальцы побелели, вцепившись в острое ребро скамьи. Прислушиваюсь: винт среди метели гудит, вращая лопасти свои. . . . . . . . . . . . . То будет грань судьбы моей. Не знаю: конец иль грань? Свои семнадцать лет поспешно в памяти перебираю, как перечень больших и малых бед.И тут почти физически ощущаешь эти побелевшие пальцы, но это уже не деталь спокойного натюрморта, как упомянутый выше кусочек сахару, — тут побелевшие пальцы говорят о тревожном смятении героини больше, чем самые точные слова!
Я понимаю, «Бессмертие» — произведение историко-биографическое, у героя этого произведения не обычный прототип, который в большинстве случаев является лишь поводом для создания литературного типа: потребность быть предельно точным в изображении портретных черт исторической личности сама по себе диктует и стиль внешнего антуража. И все-таки факт остается фактом — поэзия борется в этом произведении с прозой с переменным успехом, и это, на мой взгляд, некоторая потеря, хотя причины ее не так уж трудно понять.
Очень характерными и важными для поисков Бажана на пути к поэме являются многочисленные тематические циклы. Конечно, как и каждый поэт, он порой писал и отдельные стихотворения, но делал это не часто и тяготел главным образом к более фундаментальному раскрытию определенного материала, чем это возможно в отдельном небольшом стихотворении.
Таких циклов я насчитал восемь. И что тоже характерно — все они написаны между «Бессмертием», которое автор обозначил как повесть, и всеми его другими произведениями, по жанру уже являющимися настоящими поэмами.
Цикл стихотворений, особенно когда он состоит из многих поэтических единиц, есть не что иное, как своеобразная поэма. Своеобразие ее состоит в отсутствии сквозного драматического действия, которое заменяет сквозной единый материал, освещенный единым чувственным отношением к избранной теме. Ясно, что такая форма тяготеет чаще к лирической поэме, чем к эпической, но все-таки это не россыпь отдельных песчинок, а монолит. Похоже на то, что, посвятив несколько творческих лет таким циклам, Бажан пытался исправить последствия своего недавнего неудержимого скачка.
Эти восемь циклов явились хорошим буфером между двумя жанрами. Они уравновесили свойственный поэту лиризм с не менее свойственным ему умением изображать реалистическую картину широкими мазками — дали все, что нужно для создания больших поэтических полотен. И если когда-то в «Строениях» еще ощущался Верхарн, а в «Гофмановой ночи» сам Гофман, то, скажем, в вариациях на темы Рильке Бажан уже не только не наследует выдающегося немецкого поэта, а с завоеванных на протяжении долгих лет собственных идейных и эстетических позиций с ним спорит.
Наши критики иногда неодобрительно относятся к поэтам, которые обращаются к так называемым «вечным темам», и склонны иногда даже считать это «бегством» от насущных проблем современности. Но ведь эти темы потому и называются «вечными», что волновали людей всегда, и пока что нет оснований считать, что они когда-либо перестанут их интересовать. Ибо пока человек живет и умирает, его не может не волновать проблема жизни и смерти, а пока действует, он не может быть равнодушным к вопросам любви и ненависти, веры и надежды, добра и зла. Недаром все великие поэты от Эсхила до наших дней пытались и пытаются поэтически решать эти темы.