— Мосье Риго интересуют наши намерения, — сказал пан Дулькевич после того, как добрых пять минут лопотал с французом.

— Наши намерения простые — бить фашистов.

— Он говорит, что это нереально.

— А нереально, так пусть вылезет из машины и идет к своей немке, — тормозя, сердито проговорил Юджин.

Дулькевич перевел это французу, и тот испуганно замахал руками.

— Нет, нет, — закричал он по-немецки. — Ваше общество мне импонирует. Только нельзя ли было бы захватить с собой графиню?

— Какую графиню? — не понял Михаил.

— Графиню Вильденталь, с которой вы так грубо обошлись. Мы должны отвезти ее домой.

— На войне как на войне, — вздохнул Михаил. — Кто это сказал? Кажется, ваш же Наполеон. Что поделаешь, графиня нам совсем не нужна.

— Но это же дама! — настаивал француз.

— Послушайте, господин Риго, — Михаил потерял терпение.— Давайте условимся. Или вы едете с нами и на какое-то время забываете о законах галантности, или же мы продолжаем путешествовать без вас...

— Пся кошчь! — отозвался поляк. — Мосье Риго не пожалеет, что попал в нашу компанию.

— Я жалею, что мы так грубо обошлись с дамой.

— Не волнуйтесь,— заверил француза Михаил.— Эта дама еще устроит за нами погоню. Не думаю, чтобы она так легко примирилась с потерей машины.

— Машина для нее мелочь. — Риго вздохнул. — Она не захочет потерять меня.

— Кто же вы ей? — непонимающе посмотрел на него Михаил.

— Ах, она меня так любила!..

— Она вас любила! — воскликнул пан Дулькевич. — Однако это до дьябла романтичная история!

— И запутанная. Как волосы в бороде апостола Павла, — живо добавил француз.

А «хорх» в это время неистово рвал воздух медными ноздрями радиатора, рвал и глотал, отбрасывая тугие струи вниз, на летящее шоссе.

НОЧЬ БЫЛА ЕГО ЦАРСТВОМ

— Ты сегодня как мед, Гильдхен! — воскликнул Рольф Мария Финк, входя в комнату и снимая высокую офицер-скую фуражку.

— Не говори пошлостей, — сказала Тильда.

— Но я же искренне, — стремясь придать своему лицу приветливое выражение, продолжал Финк. — Декольтированные женщины всегда напоминают мне комод с выдвинутым верхним ящиком. А тебе, Гильдхен, даже декольте идет. И потом, я вижу, за то время, что я у тебя не был, ты здесь все обновила. Эта лампа...— Он подошел к торшеру.— Что это за фигура? Ева? Прародительница наших грехов?

— Только не ваших, — перебила его Тильда.

— Ну, не наших, так ваших, разве не все равно? — согласился Рольф. — Но эта Ева чертовски симпатична! Где ты ее взяла?

— Не твое дело!

— Слава богу, что ты не принадлежишь к тем, кто не смеет оставлять без ответа вопросы штурмбанфюрера Финка, — самодовольно усмехнулся Рольф.

— Когда ты начинаешь ухаживать, ты противен, как касторка, — сказала Гильда.

— Не сердись, Гильдхен, — приложил руку к груди штурмбанфюрер. — Когда ты такая, я начинаю тебя бояться. Разрешишь посидеть?

— Садись.

Финк вынес фуражку в переднюю, не спеша вернулся в комнату, прошел в угол, где у изголовья тахты стояло глубокое плюшевое кресло. Старые пружины застонали, принимая тяжелый груз. Штурмбанфюрер почувствовал себя в привычной обстановке, повел плечами, еще раз пригладил жиденькие волосы и спросил:

— Позволишь закурить?

— Сколько угодно! — Гильда небрежно подвинула к Финку низенький лакированный столик японской работы. На нем была чугунная пепельница в виде средневекового немецкого замка и лежало несколько пачек сигарет: немецкие «Юно», французские «Шартр» и даже американские «Честерфильд».

— Откуда у тебя американские сигареты? — подозрительно взглянул на нее Рольф.

— Прислал президент Рузвельт.

— Я спрашиваю серьезно.

— Серьезные разговоры ты можешь вести со своими узниками.

— Я не начальник тюрьмы! — обиделся Финк. — Я начальник лагеря. Заключенных у меня нет, я распоряжаюсь иностранными рабочими, которые строят оборонные объекты.

— Вот ими и распоряжайся, а у меня можешь сидеть, курить сигареты, болтать...

— Говорить тебе комплименты, — вставил штурмбанфюрер.

— На это ты не способен!

— Но Гильдхен! — Финк умоляюще сложил на груди руки.—Ты сегодня ужасно несправедлива! Может, из-за того, что я давно не был?

— Мог бы не приходить до конца войны!

— Это очень долго, — штурмбанфюрер вздохнул.

— Ты думаешь, что дотянешь до конца войны? А мне всегда почему-то казалось, что тебя не сегодня-завтра угробят. Если не эти иностранные рабочие, которыми ты «распоряжаешься», то, во всяком случае, гестапо.

— Ну, гестаповцы у меня вот здесь, — штурмбанфюрер показал костлявый кулак. — Что касается иностранной скотинки, то... — Он махнул рукой и неожиданно заключил: — Давай лучше чего-нибудь выпьем.