— Пропустите нас к лесу! Мы вас не тронем, хотя у нас два пулемета, а остальные — с автоматами! — оборвал разглагольствования «сечевика» Гутыря.

— Немцы! Немцы! — вдруг раздался голос часового во дворе. — Цепью идут!

Партизаны выскочили из хаты лесника.

— Всем в лес! — крикнул Гутыря.

Из соседней хаты вышли семь человек, подняли руки вверх, закричали:

— У нас с немцами — нейтралитет!

— Мы против большевиков!

— Мы охраняем для вас железную дорогу!

Гутыря бежал позади бойцов и думал: «Неужели здесь появился Вадим Перелетный? Сообщник штурмбанфюрера Вассермана, палач Софии Шаблий и нашей Тани…»

— Берегите патроны! Цельтесь получше! — предупредил он бойцов. — И еще одно. Если меня убьют, скажите капитану Стоколосу такие слова: «Волна — шестьдесят один! Волна — шестьдесят один!» Понятно? Стоколос знает, что это такое.

Пуля угодила в правое плечо Гутыри. Устин бросил левой рукой гранату в немцев. Покачнулся, упал — еще одна пуля впилась в левое бедро.

— Хлопцы, скорее в лес! — крикнул Гутыря. — Я прикрою вас! Приказываю! Отходите!..

К нему подбежал пожилой партизан.

— Я остаюсь с вами.

— Не надо, Веремей. Спасайся.

Рядом разорвалась граната. Осколок раздробил левый локоть Гутыри.

Веремей открыл огонь из автомата по немцам. Вдруг вскрикнул: пуля угодила в грудь. Упал возле Гутыри.

Устин наклонил голову, чтобы схватить зубами уже отогнутые усики-«лимонки», которую с трудом удерживала немощная рука.

Когда немцы подбежали к нему, грохнул взрыв…

В полдень вернулись разведчики на вспотевших лошадях, сообщили: «Впереди, километрах в двух, завал! Обозу не пройти!»

Где завал, там жди засаду. Кто повалил лес? Немцы? Банда националистов?

Обоз остановился. Надо было выслать два или три взвода хорошо вооруженных партизан, обойти завал и разгромить тех, кто сидит в засаде с пулеметами, гранатами, а возможно, и с минометами.

Командиры склонились над картой. Все надо рассчитать, взвесить. Обоз прошел двести восемнадцать километров. Осталось еще каких-то полсотни верст. Не так уж и много. Только бы грузы были доставлены к месту назначения.

Сорок бойцов получили задание и покинули обоз.

Вскоре тишину разорвали пулеметные и автоматные выстрелы, послышались крики: «Вперед! Бей гадов!»

К Андрею Стоколосу подбежал Микольский, крикнул:

— Это Гаврила Хуткий громит вражескую засаду! Он мой друг! Нам на помощь пришел отряд имени Ворошилова. Хуткий до войны служил милиционером…

Вскоре стрельба утихла. Андрей Стоколос и Микольский подъехали на лошадях к завалу.

Возле спиленных и срубленных деревьев кипела работа. Звенели пилы, раздавался стук топоров. Кругом лежали обрубленные ветки сосен и елей. В ноздри ударил крепкий запах хвои и живицы.

— О, кого я вижу! Пан Микольский! — спрыгнул с коня Гаврила Хуткий.

Микольский тоже соскочил с коня, расставил руки для объятия.

— Василий Андреевич выслал встретить вас. Все может случиться на такой дороге. Так что мы добрались сюда и разгромили немецкую засаду! Одни веники остались.

Микольский и Хуткий обнялись, трижды расцеловались. Стоколос с улыбкой смотрел на этого, с первого взгляда, чудного командира отряда в сером пальто с потертыми и обтрепанными рукавами, будто он не снимал его ни летом, ни зимой несколько лет подряд.

Сапоги юхтевые, синие галифе. «Милицейские, — подумал Андрей. — Еще с довоенного времени». Под пальто не только маузер, но и кожаная полевая сумка. Нестандартная, пошитая кем-то или самим владельцем этого непременного у командиров атрибута. Китель немецкий, а под ним вышитая украинская сорочка. На голове сивая шапка с вырванными кусками ваты.

К Хуткому подбежал молодой человек в хромовых, начищенных до блеска сапогах, в офицерской шинели, на боку довоенного образца кобура для пистолета ТТ (такие кобуры носили, когда на заводах еще изготовляли ТТ с гофрированными «щечками»).

Стоколос растерянно смотрел то на командира отряда Хуткого, то на подбежавшего офицера. «Не иначе как этот молодец — франт, модник, — подумал Андрей. — Откуда у него кобура образца тридцать седьмого года? Да и как можно ходить в начищенных сапогах в этих болотах и песках?»