Дочитав до конца письмо, Стоколос вернул его Зарубе. Прошептал:

— Ваша мама очень хороший человек.

Заруба улыбнулся.

— Ну так как, брат Андрей… Я не хотел при солдатах начинать этот разговор. Действительно, давай будем братьями. Давно тебя просил обращаться на «ты», когда мы одни. А теперь вот и мать…

— Спасибо, — щеки Андрея покрылись румянцем. — Это для меня большая честь. А вас… тебя, капитан, прошу быть братом нашей Пятой заставы.

— Согласен, — кивнул Заруба. — Пошли со мной в штаб. Договоришься с начальником связи работать на своей партизанской рации. Не ржаветь же такой технике.

Стоколос пожал плечами.

— Пойти-то можно. Но я не верю в переговоры с начальником связи. В моей рации нет микрофона. Она рассчитана на работу зашифрованными радиограммами. Фронтовые радисты не подходят для меня, а я для них.

— Все равно пошли, — махнул рукой Заруба. — На месте решим, что и как.

Штаб дивизии находился в полутора километрах от позиции трех батарей капитана Зарубы. Большой отрезок пути можно было пройти траншеями, выкопанными еще немцами. Но Заруба и Стоколос выбрали полевую, хорошо укатанную гусеницами тягачей, танков и колесами машин дорогу, разветвлявшуюся в сторону оврагов, балок, в которых притаились зенитки и батареи полевой артиллерии, укрытые маскировочными сетками.

На дороге и по обочинам то и дело попадались воронки, залитые водой и отражавшие небо. Вода в ямах стоит подолгу — снаряды и бомбы вырвали чернозем до самой глины.

Над головой — голубое небо. Глаза невольно щурились. В такие дни небо прощается с летом и все будто растворяется в лучах солнца, становится золотым. И поднепрянские балки, и овраги, и дубы, и грабы, и ясени, словно перед ярмаркой, надели на себя яркие жупаны, чтобы пощеголять друг перед другом, у кого из них одеяние нарядней. А в расплавленной солнцем выси висела паутина бабьего лета. Она будто звенела от прикосновения солнечных лучей и летела на юг своим маршрутом над перекопанными пригорками и высотками, над низинами и оврагами.

Андрей засмотрелся на паутину. Ему почудилась какая-то мелодия, рождаемая движением паутины. Но вдруг в эту мелодию ворвался далекий гул самолетов.

Андрей остановился. Остановился и Заруба, запрокинув голову, уставился в небо.

Летели «юнкерсы» и «хейнкели». По ним открыли огонь зенитки, находившиеся ближе к переднему краю. В небе появились белые шарики взрывов.

Приготовились к бою и артиллеристы возле полевой дороги. Послышались голоса:

— Цель схвачена…

— Азимут…

— Высота…

— Трубка. Шрапнелью…

К Зарубе и Стоколосу подбежал лейтенант в каске.

— Проклятые! Не дадут и до штаба дивизии дойти!

Заруба смерил взглядом лейтенанта с ног до головы — новенькая полевая форма, начищенные до блеска сапоги.

— Сейчас начнут. Наверно, все бомбы скинут на нашу батарею.

— Много чести для батареи, — ответил Заруба. — Бомбы они несут на переправу, на замаскированную дальнобойную артиллерию на левом берегу.

От выстрелов зениток содрогалась земля. Командиры орудий поворачивали стволы, стараясь поймать цель в перекрестие прицела.

«Юнкерсы» и «хейнкели», казалось, были безразличны к огню артиллеристов. Летели они высоко, и поразить их на такой высоте было не так-то просто.

Со свистом и воем на землю посыпались первые бомбы. Загрохотали взрывы.

— Мелкие бросают, — сказал Заруба. — Тяжелые берегут для переправы.

Лейтенант, поддерживая сумку с противогазом, побежал в поле.

— Куда? Назад! — закричал Заруба. — Надо бежать навстречу самолетам, а не от них!

Но лейтенант не услышал его, побежал еще быстрее.

— Зеленый, необстрелянный, — Заруба в сердцах сплюнул. — Не успела научить война, как спасаться от бомб.

Гул «юнкерсов» и «хейнкелей» нарастал, приближался. Стоколос и Заруба кинулись навстречу самолетам, следя за падением бомб.

— Ложись! — крикнул Заруба.

Оба упали в бурьян, инстинктивно закрыв руками головы. Несколько бомб взорвались возле того места, где они только что стояли. Перестали стрелять зенитки, самолеты были уже перед ними, — «мертвая зона».

Стоколос и Заруба вскочили, побежали навстречу второй волне самолетов. Заговорили снова зенитки.

С поля донесся крик лейтенанта.

— Говорил же ему… — Заруба выругался. — Наверное, ранило осколком, а то и еще хуже.

Когда самолеты улетели, Заруба и Стоколос подбежали к лейтенанту.

Он лежал на спине и стонал. Рядом курилась небольшая воронка от бомбы.

Андрей закрыл глаза: осколок бомбы оторвал лейтенанту подошву нового хромового сапога вместе со ступней. Кровь лилась на землю.

— Быстро на позицию! Позови санитара! — крикнул ему Заруба, а сам присел над лейтенантом, стал доставать из сумки противогаза индивидуальный пакет.