Шрифт:
– Измененной.
– Хорошо, что на вашем теле нет ран, иначе все могло окончиться вашей смертью, - доктор не высказывает удивления, будто проникновение под купол отступников обычное дело, - По правилам, я должен сообщить о злоупотреблении «Пылью».
Я вскидываю голову.
– И?
– По просьбе вашей прабабушки, я не буду этого делать, - всем своим видом, он показывает, как ему этого не хочется.
– Премного благодарен, - я ставлю недопитый стакан на чемоданчик рядом с собой и встаю на ноги, - Выход я найду сам, - выхожу за дверь.
Увидев меня в коридоре, тата вскакивает на ноги. Мое сердце заливает нежность.
– Всё хорошо? – она берет меня под руку и я просто киваю. Она облегченно вздыхает, но чувство вины заставляет меня избегать ее взгляда.
Мы выходим на улицу. Дождь принес запах свежести. На небе ни следа туч, только рваные облака. Я открываю дверцу беспилотника и пропускаю тату вперед.
– И что ты пообещала ему за молчание? – спрашиваю я, как только мы оказываемся в теплом салоне. Отпираться, что «Пыль», лежащая на дне ее сумки, не моя, бесполезно.
– Переспать с ним, - серьезно отвечает тата, но увидев ошарашенное выражение на моем лице, начинает смеяться, - Поужинать на выходных, Макс, - ее смех замирает, но я вижу, ее что-то беспокоит.
– Так почему ты спорила с отцом? – я скрещиваю руки на груди, действие порошка чудесным образом сказывается на моей голове: я начинаю лучше соображать.
– Ты знаешь о чем мы всегда спорим.
Я прикрываю глаза, разговор всегда начинается с одного и того же. Не надо было спрашивать.
– Я ошиблась, когда поддержала решение совета скрыть от общественности, что Стелла выжила, но я считала, что так защищаю вас обоих, – тата выдерживает паузу, словно не уверена, стоит ли продолжать, - Сегодня утром я была у нее… Врачи говорят, никакой надежды. Она живет только благодаря аппаратам жизнеобеспечения.
Чувствую, как сжимается горло.
– Ученые ещё не придумали, как вырастить искусственный мозг, - тата неуверенно кладет свои дрожащие пальцы на мою ладонь, - Мы должны оплакать потерю… Может быть тогда, ты перестанешь себя наказывать.
Я выдергиваю руку, словно ее прикосновение меня обжигает.
– Ты же не серьезно? – ко мне возвращается желание забыться. Реальность обрушивается с новой силой.
И я просто не знаю, как со всем этим жить.
– С чего бы? – она приподнимает тонкую бровь, - Я в здравом уме, - мрачное выражение ее лица меня пугает, - И я не хочу, чтобы ты опять довел себя до такого состояния.
– Не начинай, - я стираю пот со лба.
– Ты не ел, Макс. Совсем. Ты загонял себя в могилу, целыми днями…
– Со мной всё в порядке, - как можно быстрее выталкиваю слова, будто они способны меня задушить.
– А так и не скажешь. Ты подсел на эти чертовы таблетки! – тата раздраженно стучит по своей сумке и мне кажется, что я слышу, как они перекатываются на дне, будто драгоценные жемчужины.
Мои ладони становятся влажными и я прячу их между коленями.
– И сейчас опять возвращаешься к ним, словно они единственное, что у тебя осталось.
У меня возникает дикое желание сделать ей больно, чтобы ей тоже стало больно. Грудь распирает от злости.
– Так и есть! – выкрикиваю я, - Просто оставьте меня все в покое!
Я роняю голову на руки и прячу лицо в ладонях.
– Все старые люди действуют на нервы своей гиперопекой и желанием быть рядом с любимыми людьми.
Острое чувство вины охватывает меня.
– Прости, я…
Чувствую легкое прикосновение к своему запястью, заставляющее меня замолчать.
– Ты навсегда останешься для меня ребенком.
Поднимаю на нее глаза.
– Я больше не притронусь к таблеткам, - клятвенно обещаю я, не смотря на скачущие в грудной клетке сердце.
Тата тепло улыбается и мне становится немного легче.
– Поговори со своей мамой.
Внутренности скручивает в тугой узел. Я отворачиваюсь к окну, на серое небо, серых людей и серые здания. Все вокруг приобретает этот неживой цвет.
– Макс?
– Хорошо.
Меня охватывает оцепенение. Никто из нас не произносит ни слова. Беспилотник въезжает в сектор Наследия. Уютные одинаковые коттеджи утопают в настоящей зелени. Садовникам приходится следить за уровнем влажности и солнечного цвета, но оно того стоит.