Буйная борода русского шевельнулась.

— Почему в барак не идете? — спросил он.

— Нас оттуда выгнали.

— Кто?

— Урядник.

— Собака, — сказал русский и сплюнул. — Идите за мной. — Он подхватил самый большой узел и озорно подмигнул Семенчику.

«Свет не без добрых людей, — подумал Федор, идя за чернобородым, — Вот нашелся человек, который пожалел нас. Видно, дом у него свой…»

Но что такое? Бородач повернул к приисковому бараку, открыл дверь, широким жестом пригласил:

— Входите.

Федор растерялся, не решаясь переступить порог. Сзади стояли Майя и Семенчик.

— Так мы тут были, — сказал Федор. — Отсюда нас выгнал урядник.

— Я заплатил за койку, и теперь она моя. Хочу сам сплю, хочу вот ей с ребенком отдам. Кому какое дело?

Федор и Майя нерешительно вошли в барак, держа за руки Семенчика.

Чернобородый свернул свою постель и убрал с койки.

— Стелись, мать, ложись с сыном, — приветливо сказал он Майе. — А мы, мужики, найдем себе место. Барак большой.

Майя в знак благодарности кивнула головой, боясь опять расплакаться, и развязала свой узел с постелью.

Едва прикоснувшись к постели, Майя и Семенчик заснули.

Чернобородый принес в большой кружке кипятку и пригласил Федора пить чай. Федор не отказался. Они молча пили чай, поглядывая на койку, где спали Майя и Семенчик. Семенчик часто дышал через открытый рот, держась за мать. У Майи даже во сне лицо было страдальчески жалкое.

После скудного ужина чернобородый сгреб в охапку свою постель, разостлал ее в углу барака.

— Давай-ка, ложись рядом со мной, — сказал он, обращаясь к Федору. — Места хватит. Ты откуда приехал? — шепотом спросил он у Федора.

Федор вначале отвечал неохотно, потом разговорился и рассказал соседу, откуда он, почему и зачем приехал сюда с семьей.

— А меня везли на поселение в Якутскую область, — помолчав, сказал чернобородый. — Я по дороге сбежал…

Федор боялся переспросить, почему его сосед дошел до такой жизни, а тот не спешил рассказывать.

Помолчав, чернобородый опять сказал:

— А до этого пять лет гноили в Александровском централе. Думал, богу душу отдам.

«Арестант», — мелькнула у Федора мысль, у него похолодело в груди от страха. Рядом с ним лежит преступник, может даже убийца, от которого всего можно ожидать.

Чернобородый ненароком прикоснулся к Федору рукой. Тот вскочил, как ошпаренный.

— Ты чего? — удивленно спросил чернобородый. Голос у него был низкий, неприятный. — Ложись и не бойся меня, — помолчав, сказал он. — Я не волк, — и засмеялся тихонько. — Нашего брата нечего бояться, мы зла людям не делаем. Ты вот их бойся!..

Кого следует бояться, чернобородый не сказал, но Федор догадался, и что-то вроде доверия к русскому шевельнулось в нем. Он опять лег.

— Я ведь тоже не безродный, есть и дом у меня в Тамбовской губернии, и жена, и ребенок… сын. Девятый год пошел… Когда меня арестовали, он только говорить начинал: «Папа, мама…»

Сосед справа со стоном заметался на своей узкой койке. Койка противно поскрипывала. Слева кто-то громко заскрежетал зубами и тоже заворочался.

— Мне бы хоть одним глазом увидеть сына, хотя бы в щелочку, а потом можно и помирать… не страшно. Увидел вас сегодня и вспомнил своих… Где они там?.. Что с ними?..

Федору стало стыдно, что он худо подумал об этом душевном человеке. Но за что же его тогда в тюрьму посадили? Не может быть, чтобы такой человек кого-нибудь ограбил и убил? Не похож он на разбойника и вора.

— А в острог-то тебя за что посадили? — тихо спросил у чернобородого Федор.

Тот помолчал, повернулся к Федору.

— Об этом не спрашивают у арестантов, — уклончиво ответил чернобородый. — Один постесняется и не скажет, другой из-за боязни соврет.

Федор раскаялся за неуместное любопытство, но извиняться не стал, не знал, как это делается. Впрочем, русский сам сказал, что сидел в тюрьме, сбежал по дороге в ссылку, мог бы и сказать, почему с ним случилась такая беда.

— Тебе до этого приходилось жить среди рабочих? — спросил чернобородый.

Федор ответил, что он только собирается стать рабочим.

— Вот поваришься в нашем котле, узнаешь, за что людей сажают в тюрьмы, ссылают на каторгу. Давай поспим…

Утром Федор узнал, что человека, рядом с которым он спал, зовут Трошкой. По всему видно было, в бараке он пользуется уважением.

Барак напоминал огромных размеров конюшню, сырую и полутемную. Зимой и летом в ней стоял тяжелый смрад. Посередине помещения стояла длинная, почти в две сажени, плита. Она дымила. На плите обитатели барака кипятили чай, варили пищу. Над плитой на протянутых веревках висело тряпье, рваная одежда, портянки. От стен несло плесенью, сыростью.