Шрифт:
Да, таков был для меня в этот миг смысл этого лепета голодного и продрогшего ребенка. Я сунул руку в свой карман и вынул горсть серебряных монет, отдал их мальчугану. Но сейчас же в моей голове зародилась новая идея.
– Скажи-ка бедный мальчик, разве у тебя нет родных?
– У меня одна только мать, – ответил мальчик, – но она больна, и я оставил ее голодною на чердаке, в котором мы живем.
Мне вдруг захотелось посетить эту несчастную больную, видеть своими глазами нужду и горе бедного люда. Я позвал стоявший невдалеке кэб, в который я сел вместе с мальчиком.
В эту ночь великого праздника я увидел лицом к лицу страшное бедствие и горе, нужду и страдания во всем их ужасном величии. Я очутился в комнате, в которой лежала изнуренная болезнью и горем женщина, потухшие глаза которой ясно говорили, что смерть уже простерла свою костлявую руку над новой жертвой…
О, в этот вечер я вспомнил слова моего умирающего отца, и какой-то голос с укором говорил мне о нарушенной мною клятве. С этого дня, я с удвоенным усердием посвятил себя благотворительной деятельности.
Мало-помалу я начал забывать легкомысленную Арабеллу, которая как я узнал, уехала с лордом Сесилем в далекие края.
Несчастная мать встреченного мною в ночь Рождества мальчика скоро скончалась, и я взял под свое покровительство бедного сироту. Как я узнал от бедной женщины, рассказавшей мне перед смертью, всю печальную повесть своей жизни, она была француженка и прибыла в Лондон вместе с мужем и единственным ребенком. Но ее муж скоро умер, и несчастная около года бедствовала, еле прокармливая себя и мальчугана. Она просила меня отправить ее сынишку в Париж, снабдив меня адресом ее родных, которые, по ее словам, охотно приняли бы бедного сиротку.
После смерти бедной женщины я решил сам отвести мальчика на его родину. Но приехав в Париж, я скоро узнал, что родственники бедного сироты уже покинули Париж, уехав неизвестно куда.
Везти мальчика обратно в Лондон я не хотел, тем более, что он плохо говорил по-английски. Я был того мнения, что на его французской родине легче будет обеспечить его будущее. Я отдал его в один из лучших пансионов, попросив содержателя заботливо смотреть за бедным сиротой. Больше месяца прожил я в Париже, и за это время я имел много случаев ближе приглядеться к свирепствующей в этой мировой столице нужде.
Я забыл вам сказать, г-н князь, что я прибыл в Париж инкогнито, так как я был намерен пожертвовать громадную сумму на оказание помощи сиротам и детям неимущих родителей. Часто посещал я самые бедные кварталы Парижа, чтобы собственными глазами видеть горе и нужду, с которыми я хотел бороться.
Однажды, возвратившись поздним вечером на свою квартиру, я был поражен страшной неожиданностью. Не успел я коснуться звонка наружной двери, как ко мне подошли два полицейских агента, и старший из них сказал мне:
– Идите за мной, вы арестованы именем закона.
Не зная за собой никакой вины, я со спокойной душой последовал за полицейскими. Я не стану описывать вам все мытарства, которые я пережил в французской столице, но скажу вам вкратце, жертвой какого рокового недоумения я стал.
Увы, это была роковая ошибка, которая должна была разъясниться в обыкновенное спокойное время. Но тогда во Франции, а особенно в Париже, царила страшная смута, во время которой республиканцы подвергались страшным гонениям и жестоким преследованиям.
За одно неосторожное слово человек мог бы поплатиться головой. И вот злому року угодно было, чтобы вымышленное имя, под которым я проживал тогда в Париже, было тождественно с именем одного американца, ревностно помогавшего французским республиканцам.
Напрасно я оправдывался и заклинал своих судей, напрасно я называл свое настоящее имя и клялся, что я английский лорд Вардмур. Моим словам не поверили? И я должен был еще благодарить своих палачей за их снисходительность, когда они взамен смертной казни сослали меня в эту каторжную тюрьму».
Лорд закончил свой рассказ, и его слушатели с участием посмотрели на неопасную жертву слепого случая и людской ошибки.
Князь Фельс крепко пожал ему руку. В своем волнении он не был в силах сказать и слово.
Никто не заметил, с каким живым интересом Пухлер слушал рассказ лорда. И все оглянулись на него с изумлением, когда вдруг раздался его голос:
– Господа, и я жертва несправедливости! Я не ехал на эту каторгу по своей вине, жестокость и произвол дурных людей толкнули меня на тот путь, который привел меня в эту обитель людского горя!