Периодически она дотрагивается до огромного, уже вспухшего засоса, что оставил ей этот невозможный грубиян, и улыбается.

Она скучала по нему, оказывается.

Мария видит ее издалека, подает сигнал открыть ворота.

Доун заходит, отдает собранные травы и нескольких пойманных в силки кроликов подошедшей Сэми, и быстро идет в свою комнату.

Помыться она успеет.

Потом.

Вечером, уже лежа в постели, Доун опять трогает засос, вспоминает Дерила, его ярость, бешеный напор, злой, голодный взгляд.

Он по-прежнему нереально хорош.

Даже лучше, чем в ее воспоминаниях.

На следующий день Доун, отдав последние распоряжения Сэми, выходит за ворота. Хотя и не собиралась, собственно.

Никуда не собиралась.

Но идет.

Ноги сами несут на ту полянку, где она встретила Диксона.

Доун далека от мысли, что он снова там будет.

С чего бы вдруг?

Его реакция на ее вопрос о Бет однозначна. Девчонка все еще дорога ему. Может быть, они даже вместе.

Диксон не выглядит отшельником, на нем довольно чистая одежда, все пуговицы на месте. Во всей его внешности угадывается женское присутствие, забота.

Поэтому Доун не строит иллюзий.

Просто хочет посмотреть еще раз на это место, чтоб поверить, что ей ничего не приснилось. Как будто огромного засоса на шее и синяков от грубых пальцев по всему телу мало!

Доун садится на краю полянки, приваливается к дереву, задумчиво оглядывается.

Сейчас она посидит и пойдет. Просто надо отпустить все, наконец.

Раз забыть у нее не получится.

Массивная темная фигура появляется в дневном мареве, словно привидение.

Доун, несмотря на то, что не ждала, все же не удивляется.

Просто спокойно смотрит, как Диксон приближается.

Походит к ней, смотрит какое-то время, затем садится рядом.

От него пахнет полуденным солнцем, лесом и костром.

— И чего ты здесь забыла? — через какое-то время спрашивает он, не глядя на нее.

— А ты? — Доун покусывает травинку, поглядывает искоса на его четкий профиль, на смешную и глупую бородку.

— Сама знаешь, — Диксон поворачивается к ней, и глядит, наконец, прямо и до того испытующе, что Доун не выдерживает, отводит взгляд.

Дерил твердо берет ее за подбородок, поднимает, не дает опять спрятать глаза.

— Знаешь ведь?

И Доун смотрит.

Смотрит в его серые глаза, и понимает, что он гораздо проницательнее, чем кажется на первый взгляд.

— Знаю.

Она и в самом деле знает. Она тоже здесь за этим.

Вот только что со всем этим делать, она не знает. Совсем не знает.

Зато у Диксона, похоже, сомнений нет. Как всегда.

Он легко и как-то даже ласково проводит шершавыми пальцами по ее скуле, спускается по шее к груди, мнет ее, мягко и обстоятельно, притягивает Доун к себе за талию.

Взгляд медленно скользит по ее лицу, затем Диксон тихо и обреченно выдыхает ей прямо в губы:

— Сучка ядовитая…

И это звучит так нежно и трогательно, что у Доун просто перехватывает дыхание.

Она тянется сама, аккуратно касается его сухих губ, все еще опасаясь, вдруг оттолкнет.

Это же Диксон.

Предсказуемость не про него.

Но сомнения ее напрасны, Дерил обхватывает сильнее, опять причиняя боль, сопя, опрокидывает на траву, целуя беззащитно откинутую шею, плечо в расстегнутом вороте рубашки, продвигаясь вниз, мучительно медленно и тягуче.

Доун не знает его таким.

Поэтому новизна эмоций просто зашкаливает. Изголодавшееся по ласке тело отзывается так, что Доун становится страшно. Она боится своей такой откровенной реакции, чувственной отдачи.

Диксон тормозит, выпутываясь из куртки, дергая ремень джинсов.

Затем обводит одним размашистым широким движением рук ее тело от ключиц до талии, распахивает на ней рубашку окончательно, нагибается, прикусывает соски через тонкий топ, затем высвобождает грудь, удовлетворенно и прерывисто дышит.

Ему определенно нравится то, что он сейчас видит.

— Красивая, бля, красивая какая… - бормочет он сквозь зубы, наклоняясь к ней за поцелуем, укладывается на Доун, привычными движениями уже сдирая с нее брюки, сжимая ослепительно белые ноги, подхватывая под ягодицы удобнее и насаживая на себя.

Доун только резко выдыхает, в этот раз чувствуя себя особенно беззащитной с ним, и сходя с ума от этого.

Диксон движется неторопливо, без своей обычной агрессии, словно стремится смаковать каждое движение, каждый вздох, каждый взгляд.