Обойма его была пуста; здоровой рукой она принялась вщелкивать в нее патроны, вынимая их из маленькой кубической коробочки.

– Теперь кажется все?

У потускневшего зеркала она надела свою черную меховую шапочку, простилась с сестрой, которая и не пыталась ее остановить, а только, не отрываясь, смотрела на нее сухими глазами, и пошла к двери.

Как раз в это время позвонили.

На пороге стоял маленький человек в длинной кавалерийской шинели. Он поднес руку к козырьку.

– Извините... Не могу ли я увидеть Бартошевскую, Галину Николаевну?

– Да, это я.

– Ах, это вы и есть!

Военный вошел в прихожую и еще раз щеголевато поклонился.

От него пахло вином; он помахивал тросточкой и заметно пошатывался.

– Позвольте представиться, - Главецкий. Вы, кажется, собрались уходить?
– тотчас же продолжал он, - тогда...

– Пожалуйста, зайдите.

Главецкий протиснулся в двери, снял фуражку и, стараясь держаться прямо, прошел вслед за Галиной.

– Я, может-быть, поступаю в данном случае нахально, - сказал он, внезапно оборотившись к Галине и начиная гримасничать, - нахально! Но с благородным намерением!

Он сел и зажал между колен свою тросточку.

– Видите ли, в чем дело! Я имел, так сказать, удовольствие вас несколько раз встретить, и мне запала в голову одна в высшей степени оригинальная мысль.

Он заметил, что Галина усмехнулась, немного отвернувшись в сторону, понял, что она смеется над ним, но не только не обиделся, а как-будто даже обрадовался этому.

– Оригинальнейшая мысль, - повторил он с удовольствием.
– Мысль эта заключается в том, что у каждого человека есть своя судьба, так сказать, своя автобиография, написанная в то же время за этого человека и, может-быть, даже до его рождения. Книга судеб! Это и есть так называемое "куррикулюм вите".

Галина сухо остановила его.

– Извините... Я тороплюсь. Может-быть, вы ускорите...

– "Куррикулюм вите", - повторил он, не обращая ни малейшего внимания на то, что сказала ему Галина.
– Так вот есть такие люди, у которых эта самая судьба выходит на все сто процентов. Я сам встречал в начале войны некоего поручика Сапонько, - вот у этого человека, например, были все сто процентов, так сказать, все десять десятых. Наоборот, у той личности, о которой я хотел бы с вами поговорить и даже предупредить вас кое о чем, имеется на этот счет некоторый изъян, так сказать, только девять десятых! Одна же десятая и, может-быть, самая счастливая утеряна безвозвратно!

– Прошу вас прямо сказать, что вам угодно и о ком вы хотите говорить.

– Ради бога, прошу вас, извиняюсь, - вдруг пробормотал Главецкий, как-будто только теперь догадываясь, что его, быть-может, и слушать не хотят, - извиняюсь, я вас, кажется, задерживаю. Видите ли, я просто хотел спросить у вас, знаком ли вам некий Шахов, Константин Сергеевич Шахов?

– Да, знаком.

Галина слегка пригнулась к нему, он это тотчас же заметил.

– А биография его вам известна?

– Да... То-есть, я не могу поручиться за то, что мне известен каждый день его жизни... А в чем дело?

– Ну, зачем же каждый день? Тут дело, как я вам только-что объяснил, не в днях... А вы знаете, где он служил в бытность свою на фронте?

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего. Решительно ничего. Он служил в 176 отдельном саперном баталионе.

– Да, это я знаю. Ну и что же?

– Ничего!
– Главецкий убедительно взмахнул рукой.
– Я его, знаете ли, встречал на фронте.

– Где вы его встречали?

– Да на фронте... слу... случайно...

Он искоса посмотрел на Галину.

– Изъян в прошлом, - сказал он вдруг торопливо, - сейчас еще ничего не могу сказать, но... крупнейший недочет в "куррикулюм вите".

– Какой недочет?

– Не знаю... Ничего не знаю. Я, знаете ли, встречал его на фронте. Очень, очень...
– пробормотал он невнятно.

– Я прошу вас рассказать, что вы знаете о Шахове. Когда это было на фронте? Что он сделал?

Главецкий встал и, уже не заботясь больше о том, чтобы итти прямо, направился к двери.

– Говорю, вам, что я не знаю, - повторил он грубо, - а если бы и знал, так... Неужели вы думаете, что я так бы все это вам и выложил?

– Подождите! Так зачем же вы приходили?

Главецкий тотчас же возвратился.

– Исключительно для того, - сказал он, пьяно растягивая слова, - чтобы предупредить вас и, так сказать, облегчить сердце. Очень возможно, что я места себе из-за этого не находил! Прапорщик инженерных войск Шахов, ого! А я вам советую посмотреть в его "куррикулюм вите".

– Вы просто хотите очернить человека из каких-то грязных соображений!

– Очернить? Кого очернить? А вы его спросите насчет...