Шрифт:
– Наше, третьего конного корпуса!
– Идите вы к матери с вашим корпусом, - хмуро сказал первый голос; он продолжал считать: - семь, восемь, девять, десять...
– Согласно условиям перемирия, - раздраженно закричал второй, - все оружие остается в распоряжении третьего конного корпуса! Если вы сейчас же не уйдете отсюда, я...
– Ладно, ладно. Вам оружие не нужно ни к чортовой матери. Зачем вам оружие? Вы только и знаете по своим стрелять.
– Согласно условиям перемирия...
Хмурый голос окончил подсчет карабинов и принялся за винтовки.
– Вот сосчитаю, да как к вечеру чего не хватит, так тебя же, как начальника арсенальной части, расстреляю.
Над грудой винтовок, сваленных в кучу поперек коридора, Шахов мельком увидел лицо человека, с таким хладнокровием производившего подсчет чужого оружия.
Оно за последние три дня не очень изменилось, это лицо, только седая щетина выросла еще больше да глаза провалились еще глубже под нависшими старческими бровями.
– Кривенко!
Шахов разбросал оружие, подбежал к нему, едва не опрокинул столик, на котором красногвардеец записывал по счету казачьи карабины.
– Кто это? Ты? Шахов? Вот так-так? Тебя, значит не ухлопали?
Он стиснул Шахову руку.
– Вот это дело! Вот это дело!
Оба они промолчали несколько мгновений, неловко улыбаясь и глядя друг на друга с нежностью. Красногвардеец, открыв рот, переводил глаза с одного на другого.
– Ты, может-быть, этого, - пробормотал Кривенко, - может-быть, не ел давно? Я тебя сейчас...
Шахов и в самом деле давно ничего не ел; но сейчас ему не до того было.
– Послушай-ка, - спросил он торопливо, - ты мое письмо получил?
– Получил.
– И то тоже?
– И то получил.
– И отправил?
– Отправил.
Шахов вдруг усмехнулся невесело.
– Так, может-быть, она... А впрочем, так оно и лучше!
Он замолчал.
Кривенко проворчал что-то, участливо посмотрел на него, хлопнул по плечу и тут же с затруднением почесал голову.
– Ну, и что ж такого? Еще раз напиши.
– Нет, ничего. Ты с отрядом?
– Отряд здесь, в Кирасирских казармах.
– Ладно, так я к отряду.
Кривенко присел на опрокинутый табурет и задумался.
– Нет, погоди, мы тебя не в отряд отправим. У нас тут суматоха, путаница, людей не хватает. Надо бы с Турбиным поговорить!
– Он с досадой посмотрел на груду еще не просчитанного оружия.
– Поднимись в третий этаж, отыщи Турбина. Скажи, что я послал. А я тут пока...
...............
На третьем этаже стояли матросские караулы.
Было уже четыре часа дня, в Военно-Революционный Комитет давно уже была послана телеграмма о том, что "Гатчина занята Финляндским полком, казаки бегут в беспорядке и занимаются мародерством", а капитан пущенного ко дну корабля под защитой матросской шинели и синих консервов уже более трех с половиной часов тому назад покинул свой капитанский мостик.
– Турбин? Да ведь это должно быть тот самый прапорщик Турбин! Это к нему меня тогда, в городе, из главного штаба посылали. Я так его и не нашел тогда...
Один из матросов провел его к запасной гостиной, той самой, в которой военный совет при штабе Керенского пять дней назад обсуждал план наступления на Царское Село.
Матрос вошел в гостиную и через несколько минут вернулся обратно.
– Занят. Говорит, что если дело насчет отряда, так пускай отыщет товарища Кривенку.
– Т-так ваша фамилия, гражданин офицер?
– Подпоручик Лебедев.
– К-какого полка?
– Гвардии Литовского полка, начальник нестроевой роты.
Турбин на особом листке из блокнота отметил это показание и, морщась, дважды подчеркнул какие-то слова.
– Лит-товского полка?
Офицер смотрел на него, приподняв голову.
– Да, Литовского полка.
– А где стоит Л-литовский полк?
– В Петрограде, на Кирочной улице.
– Так каким же образом вы п-попали в Гатчину?
– Как лицо подчиненное я был обязан исполнить распоряжение моего командования.
– К-кто приказал вам покинуть вашу часть?
– Я выехал из Петрограда 28 октября по приказанию капитана Козьмина.