Через полчаса был почат плов и во втором казане. За три часа были опустошены все четыре котла. Насытились более двух тысяч человек. Они расходились, желая Маматбаю умножения богатств, а полуторагодовалому Додхудаю долгих лет жизни.

Как закончился утренний плов, так и наступил черед состязаниям. И всадники и зрители — все повалили на пастбище, называемое Купкарихан. В Нуратинской долине не оставалось ни старого, ни малого, кто не прослышал бы о предстоящем улаке. Со стороны Кермине по предгорьям. Ак-тага муравьиными цепочками, вереницами ползли неисчислимые любители азартного зрелища. Из кишлаков Актепе, Чашма, Гадойтомпас, Самара, а также из десятков других мест люди на конях, ослах и верблюдах, но многие, полагаясь лишь на свои ноги, стремились вовремя попасть в урочище Купкарихан. Погода стояла как в худшую зимнюю пору: дул неприятный, пронизывающий ветер. А ведь среди стремящихся на улак были одетые и обутые тепло, но были и шедшие в изношенных, дырявых таштаванах [39] , в ветхих халатах, не имевшие чалмы или шапки, иные обвязывали уши поясными платками.

Бравые всадники, выездившие и размявшие своих скакунов, одетые специально для улака, чуть ли не с рассветом были уже на месте. «Прославлюсь или осрамлюсь?» — думал каждый из них.

Накануне владельцы лошадей и наездники совещались, советовались, как лучше действовать, чтобы победить. В одиночку выиграть в таком состязании нельзя. Поэтому наездники одного кишлака или просто объединившаяся группа наездников уговаривались действовать согласованно и заодно. Они решали, на каком коне поскачет тот или иной наездник сначала, каким конем будет заменен уставший скакун, как помогать друг другу во время многолюдной схватки, как защищать наездника, который имеет возможность выиграть…

И вот она, эта степь для скачек. Посредине гладкой равнины устроена чортахта, то есть деревянный настил на четырех прочных столбах. Там собрались сам хозяин празднества, его ближайшие друзья, почетные гости, те, кто проводил состязания, те, кто будет выдавать призы. Вот уже музыканты, возвестившие на карнаях о начале праздника. Тогда заиграли на сурнаях и бубнах, загремели на всю степь, показывая свое искусство. Взгляды всех зрителей со всех четырех сторон обращены к чортахте и к наездникам, собравшимся вокруг него. Среди зрителей повсюду шутки, смех, разговоры, пересуды. Одни хвалят Маматбая за такое празднество и увеселение, другие осуждают.

— Ишь, разбогател… Накормил пловом две тысячи человек. Нурата никогда не видела такого, как сегодня, улака. От Бухары до Самарканда не осталось ни одного города или кишлака, откуда не прибыли бы наездники.

— А поглядите, друг, кони-то какие! Только дай волю — взовьются к небу.

— Видите вон того, с белой отметиной на лбу…

— А какие разные масти: то белые, как хлопок, то черные, как крыло у ворона.

— А чем плох вон тот, рыжий конь?

— Нет, вон тот серый дунан [40] красивее всех.

— Впервые вижу пегого коня… да все они хороши, один другого лучше… мне бы такого…

— Мечта — не порок.

— Мало ли чего пожелает душа!

— Легче луну достать с неба, чем такого коня. Мы с вами ведь не Маматбай.

— Не завидуйте. Зависть — плохое чувство. Чем бесплодно мечтать, усердствуйте во имя аллаха, он и проявит милость. Он — всемогущ, что для него один конь. Ведь что предначертано судьбой — так и будет.

— Аллах милостив, только почему-то он милостивее к богатым. У богатого — дела на мази, а у бедного лицо в грязи.

— Посмотрите-ка на этого неблагодарного, наелся плова, а теперь ругает богатых.

Вокруг засмеялись.

— Смейтесь, смейтесь… Смех изгоняет тоску из сердца и продлевает жизнь. Для бедняка смех — богатство. А горечь подтачивает наши силы и сокращает годы…

— Эй, тише, тише! На чортахте что-то начали говорить, давайте послушаем, шум и гам приостановились, над степью воцарилась тишина.

К краю чортахты подошел не старый еще, солидный человек в лисьей шубе, в чалме матово-серебристого цвета, краснощекий, чернобородый с красивыми усами. Он обращался и к участникам состязания, находившимся поблизости от него, и к зрителям, заполнившим долину.

— Ассалом алейкум, дорогие гости!

По всей степи прокатилось в ответ:

— Ваалейкум ассалом!

— Мы рады вам всем, друзья! Да никогда не лишит всевышний своих мусульман радостного расположения духа! Аминь!

Все замерли в тишине, как заколдованные, как бы прислушиваясь к протяжным отзвукам на каждое слово, долетавшим со стороны ущелья.

— Мулла Маматбай [41] имел на то желание и с благословения аллаха пригласил вас, дорогих гостей, отовсюду. И опора ислама священная Бухара и обширные земли Восточной Бухары и украшение всей земли — Самарканд услышали приглашение на этот с великой щедростью устроенный той [42] , на этот улак. И хотя причина этой великодушной щедрости вам известна и яснее солнца светящего в небе, и мы надеемся, что нет тут несведущих и ни для кого не осталась тайной причина великой благотворительности муллы Маматбая, все же напомним, что благовелением милостивого и всемогущего аллаха мулла Маматбай стал отцом. Благословим же его и пожелаем, чтобы дитя и само было счастливым и принесло с собой счастье в этот мир. Аминь.

— Аминь! — прокатилось по всей степи.

— Возблагодарив милость аллаха, Маматбай дал своему сыну имя Додхудай, что означает «данный богом». Благословим это имя, правоверные братья, чтобы действительно сын оказался даром божьим, пожелаем ему, чтобы жил он долго, а богатствами своими превзошел бы даже и своего доблестного отца Маматбая.

— Аминь! — Опять прогремели тысячи собравшихся и расположившихся в долине людей.

— А теперь, всадники-богатыри, мое слово к вам. Я изложу вам условия сегодняшнего праздничного улака, а вы слушайте внимательно, чтобы потом неукоснительно соблюдать изложенные условия… Тогда и для зрителей это будет красивое зрелище и вы сами получите удовольствие от состязания. И вы будете рады, и мы будем рады, и аллах будет рад. И доволен останется достопочтенный и щедрый хозяин праздника, и он же покорный ваш слуга, и он же раб всемилостивейшего и всемогущего аллаха — мулла Маматбай.