— Спасибо, Мубарак, славный ты человек. Я этому гостю, что расположился в шалаше, как у себя дома, говорю: «Пить коньяк и не запить холодной водой не могу, привычка такая у меня. Я сейчас». Он что-то там пробормотал, мол, есть «Боржоми»… А я — за коровник, и что вы думаете я там вижу? — тут уже Кужак делает совершенно изумленный вид. — В темноте стоит машина и в машину какие-то люди грузят шифер. — Ах, думаю, негодяи, меня, Кужака, хотите вы посадить на вертел для шашлыка. — И он заложил в рот палец и издал звук лопнувшей шины и затем показал шиш, — вот, думаю, вам.

— Скажи, скажи, давай покороче, что ты с ними сделал? Ты же на пост торопишься, — тут уже терпение лопнуло и у Паранга.

— Какой ты нетерпеливый, когда ты свою историю в три аршина рассказывал, я же внимательно слушал, а ты не можешь дослушать мой рассказ длиной в вершок.

— Что ты с ними сделал?

— Ни за что не догадаетесь. Подхожу к ним и говорю: где ваш наряд-маряд, или там разрешение?

— А они что?

— Они стоят и ошалело смотрят на меня. А я ошалело смотрю своим глазом на них. Но их взгляд — я это почувствовал всей кожей — не обещал ничего доброго. Их трое, да если считать и того, что в шалаше, — четверо, а я… один.

— И ты узнал их?

— Одного. И я тут драпанул что есть мочи, спрятался в туалете. Услышал я за собой топот, шепот, шорох, но они меня не нашли. Васалам-вакалам, — на этом Кужак бьет в ладоши, тем самым говоря, что рассказу его пришел конец. Кужак встал…

— Кто он? — интересуется Абдурахман.

— Начальник участка, полковник.

— Врешь! Не может этого быть!

— Зачем врать. Утром он объяснил мне, что они, мол, не брали оттуда шифера, а, наоборот, выгрузили привезенный…

— И ты поверил им?

— Нет, не поверил, пошел проверил, да на самом-то деле шифера было больше, чем было до этого.

— Ты напиши об этом, — просит участковый, — представление.

— Нет, дорогой, дело давно минувших дней, и вообще, кто в это поверит, а вдруг я все это выдумал, или мне померещилось…

— А как незнакомец с закуской и коньяком? — спрашивает Кальян-Бахмуд.

— Откуда мне такое счастье, — с подчеркнутой невозмутимостью сказал Кужак. — Его и след простыл. Ну, бывайте, я пошел.

— Да, вот еще что, эй, Кужак, повернись к нам, скажи, как тебе кажутся эти студенты, они, говорят, голыми работают? И ты терпишь это бесстыдство? Я думал, городские пляжи долго еще нас не коснутся…

— Нет, нельзя этого терпеть, на первом собрании призову к ответу Усатого.

— Давай, давай, а то мало его призывали. Ой, братцы, — восклицает Кужак, — смотрите, кто сюда идет и кого за руку ведет, ну берегитесь, Паранг и Галбец, задаст он теперь вам трепку, а я удаляюсь…

В это время мы заметили выбравшегося из-под арки соседнего дома Хаттайла Абакара, который вел за руку свою дочь Заиру. Да, тот убийственный упрек, что бросили в его адрес эти старики тогда на каменном карьере, глубоко задели Хаттайла Абакара. Как это так они могли, увидев его дочь с парнем по телевизору, так обидно оскорбить его, назвав его дочь «гулящей». И как только со стройотрядом приехала дочь в аул, отец устроил ей дома чистейший допрос:

— Кто этот мерзавец? — накинулся он на дочь. — Ты опозорила меня на весь аул!

— О чем ты, отец? — один вид отца страшил Заиру, и в испуге она прикусила губу.

— Еще перед телевизором кривляться тебе не хватало. Кто этот человек? — топал ногами, размахивал руками Хаттайла Абакар, напугав жену свою Ашуру и остальных детей.

— И в каком виде… — кипит от возмущения Хаттайла Абакар, — мы для этого тебя посылали на учебу? Да? Для этого?..

— Ах, вот оно в чем дело… — Заалели щеки у Заиры, она смутилась, но лицо не улыбалось. — Так в том не моя вина, а ваша, отец, — проговорила она более смело.

— Что? — взревел отец. — Мы же и виноваты?!

— Да, вы же назвали его моим женихом.

— Кто он?

— Студент Нури, племянник Галбеца.

— Что? — весь переменился Хаттайла Абакар, — не может быть, это правда? — настолько был неожиданным переход от гнева и возмущения, от оцепенения страха и позора к радости, что Хаттайла Абакар на миг потерял дар речи. — Ах негодяи, хи-хи-хи, ха-ха-ха, — повалился Хаттайла Абакар на диван и стал корчиться, схватившись за живот. Спазмы стали одолевать его в последнее время, выпил две таблетки ношпы и успокоился, — ну и злые же эти старики. Они мою дочь видели, а племянника своего не видели. А может быть, и видели, но мне решили насолить… Ха-ха-ха, ну и злодеи. Прости меня, прости мою дурную голову, дочь моя. Но они такое сказали… Шиш теперь увидит Галбец, чтоб моя дочь была замужем за его племянником, брось его, и знать не хочу.

— Что ты, отец, нельзя… — уже спокойно возражает Заира.

— Как? Почему?

— Потому что, потому что, — стеснительно пролепетала девушка. — Меня ведь видели с Нури не только старики, но и молодые…

— Ну и что же!

— Оставь дочь в покое, — осмелилась уже Ашура, поняв, что все обошлось как нельзя лучше. — У мужчины одно слово должно быть и нечего перекрашивать фасад три раза в день.

Заира с подругами жила на стройке и сегодня выбралась к матери. Отец вот встретил ее на улице и повернул в сторону гудекана, куда и он шел. И издали еще Хаттайла Абакар заметил решившего ретироваться Кужака.