— Что? — удивлению моему не было предела.

— Хочешь сказать, не писал?

— Не писал, не пишу и не собираюсь писать. Что мне, больше делать нечего? — возмутился я. — Зря, Ражбадин, напраслину на меня гонишь.

— Не писал? — Угрюмое и сосредоточенное лицо его как-то вдруг подобрело, и я подумал сразу: «Конечно, разыгрывает меня». Но когда он порылся в папке с бумагами, мурашки у меня по коже побежали и вкрались тревожные мысли: «Значит, от моего имени кто-то сочинил, а может быть, это уже начались козни Исабека». — А это что? — Директор сует мне под нос бумажку. Я на миг онемел, беру, читаю; почерк мой и заявление мое. Но когда узнал, что это за бумага, от души отлегло.

— Вот напугал, дьявол, — смеюсь я.

— А чего ты смеешься, родственник?

— Да ведь я написал о том дереве, которое за ночь злоумышленники выкорчевали и выровняли землю так, что никаких следов. И вообще я все это написал по просьбе Абдурахмана, — гляжу я на нашего участкового… Он тоже был не в лучшем настроении, и я решил: что-то, видно, случилось…

— Из-за этой твоей бумажки, — сказал директор, — меня на двадцать пять рублей оштрафовали.

— Не может быть, — хохочу я.

— Гу-гу-гу, — передразнил меня директор, — тоже мне родственник.

— Так этим злоумышленником оказался ты? — не могу я сдержать смеха и гляжу на участкового, который улыбается и утвердительно кивает мне головой.

— Черти вы полосатые! — обхватывает Ражбадин меня и участкового обеими руками. — Я приказал аккуратно с корнями вырыть и пересадить это дерево на другое место, а рабочие, чтоб им икнулось, выкорчевали и на дрова пустили, — мол, старое было дерево. А я что, под суд, что ли?

— Раскрыл-таки наш участковый, ай да молодец Абдурахман. А почему так мало? — говорю я.

— Что мало? — хохочет директор. — Сукины дети. Двадцать пять рублей мало? Смотри, смотри, Мубарак, на нашего полковника, сияет он, довольный тем, что в директоре родного совхоза нашел злоумышленника.

— Его же чуть не сняли за безделье.

— Вот и постарался.

— А что ты там собираешься строить, директор, на том месте, где это дерево стояло?

— Еще один образцовый дом, не пятикомнатный, как тот, а четырех. Садись, Мубарак, подвезу!

— Спасибо, я пройдусь!

Заметив меня, ребята стали подходить и поздравлять с выздоровлением.

— Здравствуйте, дядя Мубарак, как ваше здоровье? — после того случая почему-то для всех молодых я стал дядей, этим они будто высказывали мне особое уважение и расположение. Что поделаешь, скоро мне на самом деле стукнет сорок.

— Мы рады видеть вас в добром здравии.

— Идите к нам.

Все мне были хорошо знакомы, и они будто давно — не один год, знали меня. Все сочувствовали. И представьте себе, почтенные мои, они на мои раны лили бальзам. Мне от их участия было приятно, доставляло огромное удовольствие, что я не лишний среди них, что этим людям я свой человек, член их коллектива. Равнодушных не было. Прораб Труд-Хажи долго пожимал мою руку и сказал:

— Слава богу, а то осточертел мне этот бригадир их, или, как его, командир, когда я его поставил на твое место. «Мне что, делать нечего, найдите человека!» — кричал…

— Я с ним виделся. Завтра сменю.

— Вот и хорошо. Сейчас дела пойдут лучше, и идут уже… — немного похвастался Труд-Хажи, потому что стал исполняющим обязанности начальника стройучастка. А может быть, и останется, тем более, главные работы на стройке выполнены. Все блоки готовы, осталось поставить вентиляцию и некоторые внутренние перегородки и забетонировать пол. Оконные, дверные рамы вставлены, застеклены, а оборудование — потом; это особое дело, инженерное.

— Ну как, дядя Мубарак, видишь, пока ты лежал, какой вид приобрело здание?!

— Молодцы, а ведь все это на пустом месте. Даже не верится.

— Воды кому, воды, ребята! Эй, Салих, Ибрагим, Хайдар! Кто просил воды? Вот подвезли… — говорит Труд-Хажи. И я обратил внимание, что он уже поименно обращался к студентам. А то раньше было: «Эй, усатый, бородатый, полосатый, эй, техасские штаны, или вообще без штанов!». Это тоже я считаю немалым прогрессом на нашей стройке. Теперь, чувствуя на себе главную ответственность, Труд-Хажи действовал по четко налаженному графику. И каждый водитель грузовика или самосвала работал по минутам. И такое, конечно, внесли эти молодые бойцы, одержимые ребята. Приятно сознавать, что и в натуре людей, и в природе, во многом еще таинственной, неизменно присутствует мечта и стремление к совершенствованию. Иначе и не может быть!

Думая о добром и светлом, миновал я стройку, повернул в сторону ущелья Подозерное.

Так говорят горцы. Нет земли без звезд, а звезд без земли. И живем мы, горцы, уже десятки лет по московскому времени. До войны у нас было свое, местное время, ровно на час раньше приближавшее утреннюю зарю и новый день. На московское время мы перешли в самый суровый и тяжелый для нашей страны год, когда коварный и жестокий враг уже пробивался через Ногайские степи к Каспию. И это было сделано для того, чтобы идти громить врага в ритме и дыхании столицы: «Слава нам, смерть врагу!». А после войны уже были предприняты две попытки вернуться к старому времени, но они оказались тщетными, — что-то нарушалось, прерывалось и путалось в налаженном ритме жизни, и народ потребовал вернуть московское время, объясняя это тем, что ритм, вошедший в плоть и кровь нашу в лихую годину, не может быть подчинен каким-то иным законам, кроме как закону биения пульса.