— Простите, не скажете ли вы, где у вас тут гостиница? — спросил он.

Это была минута, когда из-за угла вылетел и за другим углом скрылся «мерседес» с черным флажком — пожалуй, родители Ивы, не говоря уж о ней самой, узнали бы его с первого взгляда. И толстяк онемел. Выронив портфель, он пытался вытянуться во фрунт — руки по швам, — но живот, не привыкший к этой позиции, отказался втягиваться, и толстяк только вздохнул, глядя вслед исчезнувшей машине, как ни странно, с восторгом и благоговением.

Очнувшись, он показал Васе, где найти гостиницу, носившую сравнительно редкое название "Отдохновение души", и, пыхтя, отправился по своим делам.

в которой из окна отеля "Отдохновение души" открывается картина, необыкновенная во всех отношениях

Путешествовать приятно. Недаром же французы сложили песенку, в которой загадочно, но вполне убедительно оценивают разницу между любителями и нелюбителями путешествий:

Кто любит путешествия,

Впрочем, надо сказать прямо, что, оказавшись в Шабарше, и Кот, и тем более Вася почувствовали себя не путешественниками, а едва ли не лазутчиками, перед которыми стоит вполне определенная цель.

Очевидно, прежде всего необходимо было охватить город общим взглядом, составить его план, а уж потом разрабатывать стратегию и тактику. Впрочем, и стратегия, и тактика заключались в одном-единственном вопросе: где Ива?

Города бывают сдержанные и хвастливые, вежливые и хамоватые, болтливые и молчаливые, любящие приврать и склонные к скромности и правде. Есть города-карьеристы и города-гуляки. Но любое из этих определений мгновенно отлетело в сторону от Шабарши.

Из окна номера «люкс» (впрочем, более чем скромного), в котором устроились наши путешественники, открывался вид на центральную площадь, полупустую в дневные часы и неизменно оживлявшуюся, когда служащие появлялись на ней после работы.

— Да это куклы! — закричал Филя, отсыпавшийся на подоконнике после дороги.

И действительно, что-то кукольное было в этих фигурах, бережно поглядывавших на свои портфели и шагавших неторопливо, как будто дома их ждали не жены и дети, а другая, не менее важная работа. Но вот они разошлись, и множество бумаг, очевидно потерявших своих хозяев, закружилось в воздухе, накидываясь друг на друга. Было бы понятно, хотя и не очень, если бы вели они себя сдержанно, как полагается официальным документам. Какое там! То, что происходило на площади, можно было назвать обыкновенной дракой, когда бьют куда ни попадя или идут стенка на стенку. Впрочем, это продолжалось недолго. Милиционер (отличавшийся от своих собратьев в

других городах только тем, что носил за поясом маленький топорик) вынул топорик из кожаного чехла и, размахнувшись, бросил в беснующуюся свору бумаг. И они немедленно разлетелись в разные стороны — испуганные, вдруг сложившиеся пополам, словом, мгновенно потерявшие свой воинственный вид. Но площадь не опустела. В центре ее неподвижно лежал тощенький старичок с безжизненно раскинутыми руками.

Кот ахнул, Вася сурово посмотрел на него. В том, что этот старичок выпал из груды бумаг, не было никаких сомнений. То, что он, как говорили в старину, отдал богу душу (а в наше суровое время говорят "сыграл в ящик"), тоже было совершенно ясно. Но хотя из глубокой раны должна была по законам природы хлынуть кровь — топорик рассек грудь от плеча до пояса, — ничего похожего не случилось. Покойник лежал сухонький, чистенький, с седым хохолком, упавшим на лоб, не придавая, казалось, никакого значения тому, что с ним случилось. Очевидно, так думал и милиционер. Подняв с мостовой топорик, он аккуратно надел на него кожаный чехол. Но дальнейшее его поведение было совершенно необъяснимо. Он достал из кармана спички, зажег одну из них и поднес ее к правой ноге покойника. Нога вспыхнула. Другой спичкой он деловито подпалил левую. Почивший старичок на глазах превращался в маленький костер, слабо раздуваемый ветром. А когда превращение закончилось и костер погас, милиционер, зайдя в ворота ближайшего дома, вернулся с метлой и лопатой. Небольшая кучка пепла была аккуратно подметена и с помощью лопаты отправлена в свежепокрашенпую урну. Милиционер закурил, постоял и принялся задумчиво прохаживаться вдоль площади. Его подтянутая фигура излучала достоинство достоинство человека, с честью исполнившего свой служебный долг.

Жизнь продолжалась.

в которой Вася сомневается, что в Шабарше никому ни до кого нет никакого дела, а в ближайшее время доказывает, что он совершенно прав

Не скрою, что Вася с трудом удержал Кота, который хотел выскочить из окна, чтобы доказать милиционеру, что он поступил по меньшей мере бесчеловечно.

— Во-первых, вспомни, Филя, пословицу: со своим уставом в чужой монастырь не суйся! Во-вторых, старичок был… как бы выразиться точнее… ну, скажем, из папье-маше, хотя в далеком прошлом, вероятно, ничем не отличался от нас с тобой. В-третьих, ты не мог не заметить, что операция — воспользуемся этим осторожным словом — была совершенно бескровной… Короче говоря, чтобы разобраться в том, что произошло, надо, так сказать, разгадать Шабаршу, понять ее как явление. Вот мы сейчас позавтракаем, а потом не спеша займемся этим любопытным делом.

Нельзя сказать, что появление незнакомца с эспаньолкой и кота в лихо сдвинутой на правое ухо жокейской шапочке произвело заметное впечатление на обитателей городка, хотя баба, у которой они покупали мороженое, с оттенком интереса спросила Васю:

— Это у вас кот или нарочно?

Вместо ответа на этот загадочный вопрос Вася вежливо спросил:

— Простите, не скажете ли вы, где живет Главный Регистратор?

И немедленно произошло превращение. Баба, в которой на первый взгляд было даже что-то добродушное, превратилась в каменную бабу — как известно, так называются грубо вытесанные фигуры, с древних времен украшающие южнорусские степи. Она распрямилась, ударившись головой о потолок ларька, вытянулась как по команде «смирно» и спросила подозрительным, доносительским, хриплым голосом: