Вот какую личность (впрочем, облаченную в длинный черный сюртук и щегольские серые брюки) увидел за конторским столом наш Филипп Сергеевич. Звали личность, как это вскоре выяснилось, Лука Порфирьевич — редкое, однако чем-то внушавшее известное почтение имя…

Первое дело, которым он неторопливо занялся, было связано с тем обстоятельством, что на его похожем на птичий клюв носу не держались очки. С помощью расплавленного сургуча он надежно укрепил их и, задумчиво почесавшись, нажал кнопку звонка.

Тот самый добродушный толстяк, который показал нашим путешественникам, где находится гостиница "Отдохновение души", боязливо, на цыпочках вошел в комнату и низко поклонился секретарю. И на этот раз он был с туго набитым портфелем.

— Доброе утро, Лука Порфирьевич, — сказал он, осторожно поставив портфель на пол.

— Здравствуй, Жабин, — равнодушно ответил секретарь. — Ну что? Надоела?

Толстяк скорбно вздохнул.

— Уж так надоела, что больше силы нет.

— А ты держись! Недокукой города берут.

— Вот уж как люблю раков, а вчера посмотрел на нее и подавился. Еле откачали. Главное, что бабе уже пятьдесят лет. Она же, нельзя не сказать, свое отжила.

— Ну смотри, Жабин. Потом не жалей. А то приходит всякий тут, просит ликвидировать, а потом плачется. Ведь один останешься!

У толстяка забегали глаза, и Кот, с изумлением слушавший эту более чем странную беседу, заметил, что круглый зад его так и заходил ходуном.

— Почему же один? — спросил он. — У меня есть племянница, и, между прочим, отличная хозяйка. Пончики жарит — обьедение. Кончила курсы кройки и шитья.

— Знаем мы этих племянниц, — заметил секретарь.

— Лука Порфирьевич! — Толстяк сложил ладони. — Как перед истинным богом! Ведь она даже и не почувствует ничего. Другое дело, если бы она была на государственной службе и, как положено, превратилась бы постепенно в какой-нибудь документ — я, так и быть, дождался бы, что поделаешь! Так ведь она, сволочь, домохозяйка! Она трудовую книжку никогда в глаза не видела. И здорова! — Толстяк закатил глаза. — Еще пятьдесят лет проживет. Дозвольте, Лука Порфирьевич. А я вам… Я вас отблагодарю. Все ее побрякушки на другой день после поминок будут как пить дать у вас. А между ними, кстати, есть колечко… с таким бриллиантиком…

— Колечко, — проворчал секретарь. — Небось стеклышко какое-нибудь.

— Лука Порфирьевич, — положив руку на сердце, сказал толстяк, благородное слово честного человека — полтора карата.

Секретарь почесал пером свои кисточки над глазами и задумался.

— Но, само собой, после того как она, так сказать, бух-булды, — никакой анатомии, вскрытия тела и прочей там науки, — одними губами прошептал толстяк. — И почему же только колечко? В виде признательности я вам…

Толстяк открыл портфель, и к однообразному шуму, который заинтересованный Филя почти перестал замечать, прибавилось легкое шуршанье.

Секретарь неторопливо пересчитывал деньги.

— Ладно, — проворчал он. Но тут же острый хохолок над его узким лбом встал, как клинок, выдернутый из ножен. — Но если… — Он показал на потолок. — Если Его Высокопревосходительство узнает… Ты знаешь, что я с тобой, гадина бесхвостая, сделаю?

— Господи! — охнул толстяк. — Неужели же я себе враг?

Секретарь успокоился.

— Договорились, — сказал он и, открыв ящик, смахнул деньги со стола.

Толстяк, пятясь, ушел, но прежде чем пригласить нового просителя, Лука Порфирьевич, разинув клюв до ушей, с упоением погладил себя по неряшливым, упавшим на лоб косматым прядкам. Он смеялся — и это было страшно.

Новый проситель явился, и Кот, который в уме повторял первый разговор, почти не запомнил второго. Речь шла о споре с попом, который отказывался назвать новорожденного Ричардом Львиное Сердце. Секретарь приглашался присутствовать при крещении в качестве крестного отца.

— Триста, — скучно сказал Лука Порфнрьевич. — Да ты же, помнится, говорил, что родилась девка.

— Оказалось, двойня. Девку вчера отпели.

Секретарь вопросительно поднял брови.

— Двоих трудно прокормить, Лука Порфирьевич, а потом — она ведь была, как собачка, с зубками. А где же видано, чтобы детки рождались с зубками? И не то что два-три, а полный набор. И с хвостиком.

— Врешь ты все! Пятьсот.

— Лука Порфирьевич, где же взять?

— Иди, детоубийца, иди. Придумает тоже! С хвостиком.

Кот просидел в конторе целый день и убедился в том, что секретарь, как говорится, дела не делал, но от дела не бегал. Перо он брал, только когда записывал доносы, и в этих случаях не ему платили, а он платил, и, надо полагать, немало.

в которой доказывается, что смерти нет дела до превращений, и объясняется, что произошло, когда милиционер бросил топорик в толпу поссорившихся бумаг