– Есть! – радостно заорал Мул. – Схватила!

У него за спиной радостно заржали Фиксаж и Тумак.

– Тащи! Подсекай! – нетерпеливо заёрзали они на своих сидениях и вцепились в плечи Мула.

Тот яростно начал сматывать леску на катушку.

– Не мешайте! – орал он. – Я сам!

Вдруг что-то – или кто-то – там, внизу, под водой рванул спиннинг на себя. Мул, не ожидавший такого резкого рывка, судорожно вцепился в удилище и полетел в воду, увлекая за собой Фиксажа и Тумака. Они оба от неожиданности разжали руки и забарахтались в воде рядом со своей машиной. Мула же с огромной силой тянул вперёд спиннинг, который он был не в силах отпустить. Он скользил на животе по поверхности воды и дико орал:

– Помогите! Спасите меня от этой противной рыбы! Мама! Она же утопит меня!

Мул стремительно приближался к песчаной отмели на краю озера. На огромной скорости он вылетел на песок и, пропахав несколько метров, зарылся носом в огромной куче гниющих водорослей.

«Бизоны», конечно, не догадывались, что на самом деле, на другом конце лесы была не тётя Шура, а крюк «Спурта», за который Трюфик умело сумел зацепить блесну. В кабине стоял радостный смех. Парни бурно радовались тому, что успели вовремя, спасли бедную тётю Шуру и снова проучили «Бизонов».

К сожалению, пребывание ребят на озере подошло к концу. Им объявили, что на несколько дней они должны вернуться в лагерь, а потом их повезут на аэродром в Горскую, где они должны будут пройти последний и самый сложный этап обучения – лётные учения. Всем было ужасно жаль уезжать. Вся спецгруппа ещё раз объехала всё озеро, попрощалась с тётей Шурой, и каждый бросил монетку на дно, чтобы ещё раз вернуться на это место, где всем было очень хорошо. Вечером все собрались на берегу на прощальный костёр. Пришли даже «Бизоны». Уже довольно рано темнело, поэтому у огня было особенно уютно. Все, как зачарованные, смотрели на яркое пламя, слушали, как потрескивают сухие ветки и чуть слышно небольшие волны омывают песчаный берег. Трюфику отчего-то стало грустно, и он сказал:

– Я по родителям соскучился. Мама уже две недели не приезжала.

– Ну, ничего, – сказал Артём, – завтра вернёмся в лагерь, а послезавтра будет родительский день, и все увидим своих родителей. Чего-нибудь вкусненького поедим!

Он осторожно разгребал угли, в которые превратились прогоревшие поленья. Пора было печь принесённую с собой картошку. Её было целое ведро. Тёма высыпал её в центр костра и засыпал сверху тлеющими углями. Теперь надо было дождаться, пока она как следует пропечётся. Когда картошка была готова, началось самое интересное. Длинной палкой её выкатывали из золы и тлеющих углей и, дав ей немного остыть, начинали чистить.

– Ой! – вскрикнул от неожиданности Яшка. – Да она же горяченная! Как же её чистить, если она руки обжигает?

– Ничего, – сосредоточенно сопя, чистил свою картофелину Трюфик, – потерпишь. Есть захочешь, и неочищенную проглотишь.

– Что вы делаете? – вскрикнул Артём. – Кто же ест печёную картошку без соли?

Конечно, с солью было намного вкуснее, и ребята, распробовавшие новое для них лакомство, дружно налегли на еду. К концу никто уже не обращал внимания на перемазанные чёрные руки и рты. Наевшись, ребята подбросили в потухавший костёр новых дров и начали хором петь свои любимые песни. Больше всех любил петь Артём, которому родители подарили на день рождения караоке. Он заводил какую-нибудь песню, а остальные подхватывали её. Яшка подпевал густым басом, а Трюфик, неожиданно для себя и других, вдруг запищал тоненьким писклявым голоском. Артём удивлённо поднял брови, но ничего не сказал и продолжал выводить мелодию. Трюфик, который почему-то решил, что раз никто больше не может петь так тонко, как он, осмелел и заголосил в полный голос, постепенно заглушив всех. Наконец, все мало-помалу начали смолкать, и, в конце концов, продолжал петь один Трюфик.

– Лондон, Париж, голуби вверх, блики с крыш… – выводил он, закатив глаза и широко открывая рот.

Сначала все смотрели на него с любопытством, потом заулыбались и, наконец, начали смеяться. Поняв, что он поёт один, Трюфик смутился и замолчал.

– А вы чего не поёте? – наконец спросил он.

– Да просто заслушались, как ты поёшь, – пояснил Яшка. – А вообще-то, пора идти спать.

Действительно, было уже поздно, и ребята стали расходиться по домам. Наутро все собрались и, последний раз взглянув на Длинное озеро, уехали в лагерь.

Все ребята в лагере очень любили родительские дни. И не только любили, но и с нетерпением ждали. Все скучали по дому, по семье. Кроме того, когда приезжали родители, ребята освобождались от всех лагерных дел. Как правило, папы и мамы, бабушки и дедушки детей забирали с собой и шли в лес или на берег озера, где ребята могли покупаться вволю, поесть всяких вкусных вещей, которые, конечно, привозили любимому ребёнку. К концу родительского дня ребята возвращались в лагерь, далеко обходя столовую. В этот день повезло всем – все родители смогли приехать, проведать ребят. Тяжелее всех было Трюфику. Когда он вошёл в комнату и буквально рухнул на свою кровать, парни поняли, что Чёрный трюфель поел от души.

– Э-э-э, – раздалось непонятное мычание от кровати, где лежал Трюфик.

– Парни! – наконец выдавил он из себя. – Почему мне так плохо?

Трюфик лежал на спине, и его раздувшийся живот возвышался над кроватью, как воздушный шарик, надутый до отказа.

– Ты что засунул себе в живот? – изумлённо спросил Яшка. – Тёма, тебе не кажется, что надо идти за доктором?

– Нет! – выдавил из себя Трюфик. – Доктор здесь не поможет. Просто я немного объелся. Они меня кормили. Сначала курочка, потом колбаска, потом творожок, фрукты, ягоды, а в конце торт и кока-кола. Много. Ой, если бы вы знали, как мне плохо!