— Это вряд ли возможно, — сказал Миха. — Самим по себе — это если только на необитаемый остров. И то…

— Теперь я понимаю.

— И жалеешь?

— Нет, — Миара ответила далеко не сразу, да и уверенности в голосе все же не хватало. Но она добавила жестче. — Нет. Останься я там, стала бы игрушкой сперва Теона, потом Алефа. Потом того, кто пришел бы на смену. От Вина избавились бы сразу. Да и… дальше что?

— Вот и мне интересно, — Миха потряс флягу. — Что дальше.

— Допивай. Это общеукрепляющий отвар. Я всем сделала.

А принесла флягу только Михе. Из личной симпатии? Или в голове её возник очередной сложный план, частью которого суждено стать Михе?

— Спасибо, — зелье он все же допил.

— Вот… меня и благодарить не благодарили никогда, — проворчала Миара, поднимаясь. — Зачем, если я делаю во благо рода… все во благо рода.

— Спать ложись.

— Не хочу.

— Почему? — выглядела она уставшей.

— Опять голоса эти…

— Какие голоса.

Она поморщилась.

— В голове. Шепчутся, шепчутся… иногда орут. Потом звать начинают. Или плачет кто-то. Невыносимо. Ненавижу рыдающих девиц. И не девиц тоже.

— И давно это началось?

— Я не схожу с ума!

— Не сходишь, — Миха тоже поднялся. — Место такое. Смотри, твой братец провалился то ли в прошлое, то ли в страну духов, то ли еще куда. Выбрался. И информация, которую он оттуда притащил, подтвердилась. Ты слышишь голоса.

— Я не такая дура. Я пыталась с ними заговорить. Проблема в том, что я их не понимаю! Язык, на котором они говорят… я знаю семь языков. Даже мертвый самматский, но это — другое. Совсем-совсем… иногда мне начинает казаться, что еще немного и я пойму, но нет. Так вот, понимать я их не понимаю, а это все бормотание очень на нервы действует.

— Тогда да, — согласился Миха.

И все же…

— А попробуй писать?

— На чем?

— Это твой сон. Создай что-нибудь и напиши. Только… не на этом, не на твоем самматском.

— А на каком?

— Древние, — Миха протянул флягу. — Попробуй изобразить чего-нибудь на языке Древних…

Глава 19

Ирграм

На кабанов они напоролись ближе к вечеру третьего дня.

Что сказать.

Дорога.

Лес, через который приходится пробираться, руководствуясь мальчишеским неопределенным — «нам куда-то туда». И собственным чутьем Ирграма, которое подсказывало, что ему тоже «туда», что бы там ни находилось. К счастью, путешествие давалось ему куда легче, нежели людям.

Те шли, конечно.

Пусть медленно, особенно в первый день, когда приходилось то и дело останавливаться, а закончилось тем, что наемник взвалил на себя мальчишку, а тот, второй, магичку, которая тоже выбилась из сил и рухнула на мох, сказав, что больше и шагу не сделает. И если её решат добить, то она совершенно не против.

Добивать к вящему сожалению Ирграма не стали.

Оттащили на некое подобие поляны, там и устроились на ночлег. Он же использовал ночь с толком, успев обойти не только поляну, но и окрестный лес. Следовало сказать, что этот лес весьма разительно отличался от своего собрата. Хотя бы тем, что в нем была жизнь.

Уже тогда, ночью, Ирграм услышал шубуршание в листвяном ковре, затем и следы унюхал, сперва робкие и редкие, но чем дальше он углублялся в чащу, тем больше становилось зверья.

Заметил это не только Ирграм.

На следующий день наемник ко всеобщей радости добыл зайца. И пусть был тот тощеват, но сам факт того, что зайцы тут водились, приободрил.

Впрочем, оказалось, что водились не только зайцы.

На второй день пути появились комары и мошки. Черные облака их поднимались над редкими полянами, наполняя воздух звоном и гулом. Гнус садился на кожу, забивался в ноздри и рот, лез в уши и волосы, напрочь игнорируя и заклятья, и сваренный Карраго раствор.

Ну а на третий день появилась живность и покрупнее.

Кабанов Ирграм почуял издали и свернул в сторону, после и вовсе на дерево забрался. Затем подумал немного и свистнул, предупреждая.

Матерый секач, до того лежавший в яме, которую сам же и вырыл, дернул ухом. И свиньи, возившиеся в корнях старого дуба, на мгновенье подняли тяжелые головы, впрочем, тотчас опустили.

Поросята так и на мгновенье не прекратили возни.

Ирграм перебрался на другое дерево, благо, росли они тут столь плотно, что ветви давно уже сплелись в единую сеть.