Еще утром Ника стонала и извивалась в моих объятиях, пока я вколачивался в ее податливое, гостеприимное тело, принадлежащее только мне.

А что сейчас?

Сейчас у нас глобальный пиздец!

Когда увидел по метке геолокации, что она в общаге, сразу понял, что что-то случилось. На душе заскребли кошки. Ну не ушла бы Ника из универа, не предупредив меня. Тем более, если бы стало плохо. Да, даже если бы и ушла, то домой. К нам домой, а не в общагу. А то, что она там, могло означать только одно — какой-то лютый треш произошел именно в наших отношениях, между нами. Но что могло спровоцировать этот звездец?

Я помнил только об одной причине…

Но как? Нет, она не могла узнать! Я же только несколько часов назад все решил по этому поводу. Отвалил кучу бабла той суке, что затеяла все это, договорились, что она свалит из универа и города. С пацанами порешали, что они все молчат, потому что поняли, что я по-серьезному влип… Влип в отношения… Влип в чувства… Влип в Нику… Парни, хоть и безбашенные и иногда творят такую дичь, что хоть за голову хватайся, но тут все отнеслись с полным пониманием.

Так что все было улажено! Тогда как? Еще на подъезде к общаге надеялся, что я ошибаюсь, что это просто, как это называется у девчонок, ПМС какой-нибудь. И тогда было бы не страшно. Тогда бы все можно было уладить. Извинения, подарки, ласки, знакомство с моими родителями, чтобы Ника понимала всю серьезность моих намерений по отношению к ней. Поездка в горы на Новый год, в конце концов! Можно было бы придумать еще кучу разных способов, как вымолить прощения у Ники, пусть даже и не понимал в чем накосячил.

Но, когда увидел ее в комнате, когда поймал ее взгляд… Холодный, чужой, полный слез и боли… Понял тогда, что нет, никакой это не ПМС. Это пиздец! Она откуда-то узнала.

Когда подходил к ней, прикасался, чувствовал ее отклик. Моя девочка не понимала реакций своего тела, она продолжала ко мне тянуться. А надрыв в ее хриплом голосе, сорванном от слез, криков и рыданий, когда она кричала о том, что я ее предал… Боль в ее глазах… Это все давало мне надежду на то, что я могу еще исправить все. Могу! Мне надо в это верить, потому что иначе это все! Иначе я сорвусь.

Ушел тогда только чтобы не делать своей любимой девочке больнее. Понимал, что сейчас она не готова меня услышать и понять.

Ненавидит она меня… Смешная. Она меня любит. Любит также сильно, как и я люблю ее. Пусть она этого не говорила еще ни разу. Но все это видно в каждом ее жесте, в каждом взгляде, в каждом крике. Да даже том, с каким надрывом, сжимая кулаки, впиваясь ногтями в свои ладони до крови, она кричала как сильно меня ненавидит.

Вылетел из комнаты, чтобы дать ей возможность дышать. Остановился в коридоре, услышал рыдания. Блядь, как она кричала. Хотелось разнести к херам гребаные стены, лишь бы вернуться, схватить, унести, защитить, только бы унять ту боль, что сейчас с каждым ее болезненным воплем вырывалась наружу, разрывая попутно и меня в клочья. Но, осознавая, что именно я — причина такого ее состояния, ушел прочь.

Сейчас у меня есть дела поважнее. Пора бы выяснить имя того смертника, который рассказал Нике про спор, умолчав о важных деталях. Например, о том, что пошел я на это только лишь для того, чтобы мою девочку не тронул никто из пацанов. Знаю я, как они, порой не желая напрягаться и ухаживать за девушками, угощают их коктейлями с “секретным” ингредиентом. Ничего запрещенного. Просто смесь трав, усиливающих либидо. Но в купе с алкоголем — это мощнейший афродизиак. И здесь, зная характер Ники, точно бы не обошлось без него.

Но как это все объяснить ей? Она ведь и слушать не станет.

Так! Выдыхаю!

— Серый, дома? — набираю брата.

— У родителей.

— Скоро буду. Не уходи никуда.

— Брат, ты в норме? — беспокоится младший.

— Нет, — хриплю в ответ и отбиваю звонок.

Срываюсь с места. Надо подумать. Понять, как все узнать и действовать дальше. А брат поможет. Заодно и отвлечется от своего треша, что творится в его жизни тоже, кстати, из-за девчонки, разгребая мой.

Пиздец. Вот это мы с ним попали…

Подъезжаю к дому родителей, паркуюсь. Смотрю н асвои руки, покоящиеся на руле и замечаю, как пальцы дрожат. Пиздец, надо успокоиться. Заглядываю в зеркало заднего вида. Да уж, ну рожа, перекошенная яростью. С таким лицом перед матерью появляться стыдно. Закрываю глаза, пытаюсь выровнять дыхание. Не помогает, потому что стоит только прикрыть веки, как всплывают картинки нашего с Никой утра: нежность, поцелуи, ласки, ее тихий шепот мне на ухо, хриплые стоны и бархатная кожа под моими губами. А потом вспышка и ничего, кроме боли и ее слез больше не мелькает.