– Но зато какой мат получили, - улыбнулся Гурвич.

– Блестящий проигрыш!
– всплеснул руками Капитан, вложив в эти слова весь сарказм, на который был способен.

Поэт заключил спор тут же придуманным четверостишием:

– Кто бывает рад,

Когда получит мат?

Конечно, этюдист!

Попробуй разберись!

Мы разобрались в позиции и стали расходиться. Жене хотелось домой. Она и так стоически провела здесь вечер, утверждая, что ей были интересны люди и их переживания, а не фигурки, переставляемые на доске. Однако меня что-то удерживало. Мы прошли через дубовый зал, и я заметил своего моложавого, но седого полковника. Он кого-то ожидал. Оказывается, меня!

Подойдя к нам и извинившись перед моей женой, он несколько застенчиво обратился ко мне:

– Я очень рад, что встретился за доской с этюдистом.

– Почему? Вас интересуют этюды или способность этюдиста к практической игре?

– Видите ли... я сам немного этюдист. Хочется показать вам некоторые мои слабенькие этюды.

Мы переглянулись с женой и вернулись в гостиную, где столбиком стояли на столе еще не унесенные комплекты шахмат.

– Какие же этюды вы составляете, Борис Андреевич?
– поинтересовался я.

– Стремлюсь выразить что-нибудь необыкновенное, хотя я совсем не "гений, парадоксов друг". Вот, например, мой самый первый этюд - мат одним конем в середине доски.

– Представьте, мой первый этюд тоже был на такую тему, только конь был превращенный. А еще какие темы вас занимали?

– Да вот еще... Этюд несовершенный, конечно, не все поля вокруг короля активно блокируются пешками, но все-таки получился мат в середине доски одним слоном.

– Одним слоном?
– не веря ушам, переспросил я.

– Да, но вокруг черного короля, к сожалению, одни лишь пешки, фигур нет.

Я ужаснулся. Только жена заметила это, но, как и я, постаралась не подать виду. Она наблюдала, какие страсти владеют людьми, всего лишь смотрящими на шахматную доску. Ей было непонятно, но занятно.

– Мне очень нравятся этюды Гурвича. Жаль, что он не играл сегодня, продолжал Сахаров.
– Мне близки его взгляды на этюды.

– У нас общие вкусы, - заметил я, пристально глядя в лицо недавнему противнику. И я решился: - Скажите, Борис Андреевич, почему вы так долго думали над записанным ходом? Увидели этюд?

– Знаете, так бывает в шахматах. Вдруг покажется. Хотите, я покажу вам записанный ход?

– Нет! Зачем же!
– запротестовал я.
– Это против правил!

– Это правила для игроков, а мы с вами этюдисты, художники!

– Если хотите оказать мне доверие, то я им не воспользуюсь.

Но я воспользовался! Неожиданно для себя воспользовался, едва он назвал записанный ход - 41.Л:g4!

– Если вы записанным ходом жертвуете мне качество, то я сдаю вам партию, - объявил я.

– Что вы! Зачем?
– запротестовал он.
– Нам предстоит еще сложная игра!

– Даже красивая, этюдная. Я покажу вам ее. Мат одним слоном.

– Вы решили подшутить надо мной!
– Седой полковник стал сразу серьезным, подобранным, почти оскорбленным.

– Отнюдь нет!
– И я быстро расставил отложенную позицию и показал наше с Гурвичем ее решение.

– Мат одним слоном при четырех активных блокированиях, - торжествующе сказал я.
– Пешками, слоном и даже ферзем!

Борис Андреевич нахмурился.

– Я не видел этого финала, - отрезал он.
– Вы зря сдали партию. Могли бы встретиться завтра.

– Мы встретимся! Еще встретимся, - пообещал я.

Он снова жестко пожал мне ладонь и учтиво поцеловал жене руку. Она смотрела на него, стройного, удаляющегося с высоко поднятой головой.

– Зачем же было обыгрывать самого себя?
– обернулась ко мне жена. Ей действительно было непонятно. А понял ли я?

...Я до сих пор не знаю, ради чего Сахаров пожертвовал свою ладью на g4? Директор крупнейшего научно-исследовательского института, доктор химических наук, профессор, член-корреспондент Академии наук СССР, лауреат Ленинской премии и вместе с тем мастер спорта СССР по шахматной композиции Борис Андреевич Сахаров не оставил любимые шахматы. Случилось так, что ему привелось заменить меня на посту руководителя советских шахматных композиторов и вице-президента Постоянной комиссии по шахматной композиции ФИДЕ.

Когда четверть века спустя я предложил Борису Андреевичу вернуться к его "детскому этюду" с матом одним слоном на середине доски, отразившемся на сыгранной нами когда-то партии, он охотно согласился на совместное творчество.

Наша партия не сохранилась в записи, хотя Гурвич советовал мне убрать все лишние фигуры и представить идею в чистом, этюдном виде. Вдвоем с Сахаровым мы много работали над этой сверкнувшей идеей и, смею сказать, подружились. Но воплотить в корректной форме наш замысел нам никак не удавалось. И уже после его безвременной кончины, всегда помня о нем, я опубликовал в своей книге "Дар Каиссы" в очерке "Поэты не умирают" получившуюся у нас позицию. Гурвича уже не было, чтобы оценить, насколько в ней воплощены его идеи о шахматной эстетике. Но сам я не слишком одобрял наш общий этюд. И пытался, пытался и пытался найти иное воплощение замысла. Однако терпел крушение за крушением.