Официально предпринимать что-то против дочери своего врага он не торопился, для таких мер надо было иметь весомые подозрения в том, что оперативника завербовали. Фуллер же прекрасно знал, что на самом деле майор Хименес ни в какие шпионские игры не играла. Просто прокручивал эту мысль на тот случай, если именно этот способ ударить по ней окажется наиболее удобным в его партии против ненавистного испанца.

Даже в их продвинутое время для того, чтобы подставить кого-то, требовалось непосредственное вовлечение в дело самой жертвы. Нужно было, чтобы подозреваемый хоть в чем-то оступился сам - купился на "медовую ловушку", сказал что-то опасное, встретился с нужным человеком, повел себя недопустимым образом. Конечно, для этого всегда создавались условия, но не на пустом месте! Но Кора Хименес вела себя крайне осторожно: жила по схеме "дом-работа-дом", рот держала на замке, поддерживала очень узкий круг знакомств. И уже третий раз в свои законные отпускные, выходные и праздничные дни она пользовалась отсутствием ограничений на перемещение и просто исчезала в неизвестном направлении, чтобы в срок вернуться на работу, как ни в чем не бывало.

Фуллер подозревал, что дочь испанца могла заняться теневыми делами семьи. Вывести на чистую воду своего врага и наблюдать, как он падает с пьедестала, ломая кости и теряя все, что ему дорого, было бы невероятно приятно. К сожалению, для этого пока не хватало конкретной информации. При этом оставался и второй вариант, который вселял в Фуллера смутное чувство страха: Кора Хименес сорвалась от горя и вышла на тропу войны. О реакции девчонки на известия о смерти ее бывшего раба он был осведомлен. В своей недосягаемости Фуллер был уверен, и все равно страх мести начал просачиваться сквозь эту убежденность.

Кора Хименес оставалась маленьким человеком в его подчинении, кем бы там ни был ее папаша. Эта мысль, призванная успокоить зашевелившийся инстинкт самосохранения, позволила успокоиться. Фуллер со злостью поднялся из-за стола и подошел к большой панели с наглядными пособиями. Он мог найти управу на зарвавшуюся соплячку. Да, он засунет ее в такую яму с дерьмом, что она побоится лишний раз рыпнуться, чтобы не захлебнуться! И там уж он сам решит, как с ней поступать. Надо будет, он ее там и похоронит, а захочет - вытащит и снова поставит на свою шахматную доску. Да, все обязательно будет так, как хочет он! И никакая бешеная полукровка не испортит ему эту игру.

В первые дни свободы у Джейса почему-то сложилось обманчивое впечатление, будто все, что он пережил, не оставило слишком глубокого следа. Он чувствовал себя собакой, отряхнувшейся от грязи и побежавшей дальше, столько сил, энергии и уверенности в нем было. Может, это был пролонгированный эффект эйфории, может, его психика пыталась защититься, чтобы не сломаться, но это дало ему некую внутреннюю поддержку в очень сложный период. Откат должен был наступить, но об этом беглец даже не думал.

Джейс в принципе был бы рад убрать подальше всю мерзость, из которой он вырвался, похоронить ее в глубинах своей памяти и никогда больше не вспоминать. К сожалению, несмотря на имеющийся в этом деле опыт, на сей раз он столкнулся с чем-то настолько большим, что полностью упрятать и забыть все не получалось. Стоило ему остаться наедине с собой или, наоборот, наткнуться на что-то, что могло напомнить о прошлом, как чудовища из подсознания начинали ломиться в закрытые двери. И все же на первом месте оставалось чисто физическое выживание, и Джейс на самом деле даже был этому рад - существовать в мире материальном ему нравилось гораздо больше, чем в мире своей психики.

Свобода оказалась штукой непростой, даже в мелочах. Причем, иногда мелочи выбивали из колеи чуть ли не сильнее крупномасштабных проблем. Джейс привык выживать, но он не привык смотреть на прилавки, как баран на новые ворота, пытаясь сориентироваться во всех новинках, которые вышли за последние несколько лет. А сколько всего он упустил в культурном плане! Новая музыка, шоу, фильмы - все это прошло мимо него и теперь оглушало, захватывало и ошеломляло. Он не был полностью изолирован от жизни, но не так много возможностей было у него до сих пор, чтобы разобраться в повседневных мелочах, доступных свободным, и недосягаемых для раба.

Надо было быстро соображать, чтобы сориентироваться и вписаться в толпу, а не выглядеть, как полная деревенщина или блаженный идиот. В маскировке было его спасение. Изображать из себя нормального человека Джейс привык довольно оперативно, все-таки его время с ребятами из "Эхо" не прошло для него даром. Он отвык сутулиться, чтобы казаться меньше, не дергался от резких движений, не сжимался в комок от косых взглядов или хамского тона, не боялся поднять глаза от пола, быстро возвращал свою естественную манеру держаться.

Он, правда, очень напрягался, встречая на улицах полицию и, наверное, в первые дни был похож на глупого оленя в свете фар. Понимая, насколько такое поведение может быть подозрительным, Джейс был вынужден взять себя в руки. Чтобы не настораживать окружающих его людей и не привлекать их внимание надо было вести себя как можно более спокойно и нейтрально, при этом находясь в постоянном тонусе из-за необходимости высматривать камеры, полицию и считывающие устройства.

Когда-то Джейс охотился за людьми, сейчас же, когда он сам оказался в роли пусть и не беспомощной, но все-таки добычи, опыт прошлого сильно выручал его. Он знал, как оставаться почти невидимым для сил правопорядка, а какие ошибки могли обойтись ему слишком дорого. Несмотря на то, что до отлова беглых рабов он сам никогда не опускался, Джейс знал, на чем обычно попадалась эта категория "преступников". Его жизнь превратилась в сложнейшую игру, в которой любой неосторожный шаг мог привести к полному провалу. И все равно даже такая сомнительная свобода была лучше рабства.