— У меня нет. Зато есть у тебя.

— Вынуждена разочаровать, но ты преувеличиваешь мои способности, — признание собственной слабости явно даётся ей нелегко. Между смоляных бровей залегает крохотная морщинка, и Уэнсдэй пару раз машинально моргает, как делает всегда в минуты растерянности. — Я убивала только дважды. А осознанно — один раз, потому что защищалась. В вашего дворецкого я выстрелила случайно.

— Зато очень метко, — я не собираюсь сдаваться. Если Аддамс смирилась с собственной плачевной участью, то я — категорически нет. — И мы отключим камеры. У охранников пересменка каждые шесть часов. В полночь, в шесть утра… и так далее.

Она молчит, переваривая полученную информацию. Мягко высвобождает свои руки из моих ладоней — заправляет за уши спутанные локоны цвета воронова крыла, задумчиво потирает перебинтованное левое запястье и двигает им вперёд и назад, словно проверяя работоспособность. Тугая повязка значительно ограничивает диапазон движений, но это не должно стать серьёзной проблемой — стрелять вполне можно и одной рукой.

Я пристально вглядываюсь в кукольное личико, вмиг ставшее предельно серьёзным.

— Я в любом случае одной ногой в могиле, — Уэнсдэй склоняет голову набок, взирая на меня с хирургической внимательностью. — Тебе это зачем?

— Меня здесь ничего не держит, — просто и честно отвечаю я, пытаясь ободряюще улыбнуться. Увы, выходит весьма посредственно. — Я словно и не жил все эти годы. Так, существовал… Без цели и без смысла.

— С чего ты взял, что твоё спасение в трусливом бегстве? — она как всегда беспощадна в своих резких циничных высказываниях. — Ещё скажи, что мечтаешь провести со мной остаток дней или вроде того.

— Может, и мечтаю, — я усмехаюсь с наигранной небрежностью, машинально потирая переносицу двумя пальцами. — А что, мечтать запрещено? Или ты против?

Аддамс не удостаивает меня ответом.

Снова крепко задумывается, обнимая себя руками и положив подбородок на остренькие коленки. Немигающий взгляд угольных глаз замирает в одной точке на несколько бесконечно долгих минут.

— Уэнсдэй, ответь на один вопрос, — нависшая над нами угроза пробуждает во мне непривычную тягу к откровенности. — Всё, что между нами было… Это было хоть немного настоящим?

— Ты хочешь знать, не манипулировала ли я тобой, раздвигая ноги? — черт, если нам повезёт выжить, мне потребуется немало времени, чтобы привыкнуть к её убийственной прямолинейности. Уэнсдэй равнодушно пожимает плечами. — Нет. Я не использую такие грязные методы, это унизительно.

— Я не совсем об этом, — выдерживаю длительную паузу, чтобы чётко сформулировать вопрос. От долгого сидения на корточках затекают ноги, поэтому я перемещаюсь на кровать и лишь после этого решаюсь продолжить. — Я хочу знать, было ли это… больше, чем просто хороший секс?

Аддамс снова молчит.

Протягиваю к ней руку и осторожно провожу кончиками пальцами вдоль позвоночника.

Холод её кожи обжигает даже сквозь шифоновую ткань платья.

— Скажи правду. Любую. Мне это важно, — почти умоляюще произношу я, слегка наклоняясь вперёд, чтобы заглянуть в красивое бесстрастное лицо. — Это не изменит моего решения, просто… Вдруг уже через сутки мы оба будем мертвы.

— Тогда у тебя будет стимул выжить, чтобы узнать ответ, — Уэнсдэй ядовито усмехается, но через секунду вновь становится предельно серьёзной. — Нам нужен план.

— Я должен сейчас вернуться к отцу, — умолкаю на минуту, напряжённо обдумывая, что именно сказать Винсенту, чтобы выиграть побольше спасительного времени. — Сделаем вид, что твой отец принял условия новой сделки. Вы поговорили, и он согласился, поняла? А к вечеру я вернусь сюда, и мы определимся с планом действий.

— До сих пор не верю, что согласилась на твою идиотскую авантюру, — Аддамс пренебрежительно кривит вишневые губы. — Но черт с тобой. В клетке погибают только овцы.

— А хищники умирают в бою, — быстро целую её в макушку. Слишком интимный жест, куда интимнее секса, но в текущем положении мне уже тотально наплевать. Решительно поднимаюсь на ноги и направляюсь к выходу, но у самых дверей на мгновение оборачиваюсь. — Эй, Аддамс… Всё получится. Обязательно получится. Ты же мне веришь?

— Как будто у меня есть выбор, — саркастически отзывается она и закатывает глаза.

К огромному облегчению, отец и его приспешники спокойно проглатывают наспех придуманную ложь. Странно, но меня абсолютно не терзают угрызения совести. Я собираюсь совершить самое настоящее предательство, сбежать с дочерью заклятого врага, которую практически не знаю — но не испытываю ничего, кроме парадоксального предвкушения. Словно узником крохотной комнатушки в подвале долгое время был я сам — а теперь готовлюсь полной грудью вдохнуть пьянящий аромат свободы.